Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы
Шрифт:
«Эх, – скажет, – Леня, Леня… Нехорошо ты, братец мой, поступил! Натворил делов, набедокурил, а меня, старика, отвечать за себя заставил…»
…Домой Ленька вернулся мрачный. Но, раздеваясь в коридоре, он услышал за дверью Стешин голос. И сразу на душе у него потеплело.
Стеша сидела за круглым столом под абажуром и учила Лялю вязать крючком.
– Эх, ты, – говорила она. – По три, по три петельки надо захватывать, а не по две…
– Здравствуйте, Стеша! – еще из дверей крикнул Ленька.
– А-а, Книжный шкаф пришел!.. Ну,
– Да, что-то сыплется.
– Боже ты мой!.. Книг-то, книг! Откуда это?
– Купил, – сказал Ленька, краснея.
– Купил? Ишь ты, какой богатый стал. Что это? В кожаном… Священное что-нибудь?
– Нет… Это – называется Плутарх. История.
– Ах, история? Древняя или какая?
– Да, древняя.
– Ну, что хорошо. А я вон тебе – тоже принесла.
– Что? – поискал глазами Ленька.
– Подарочек. Вон, возьми, на шифоньерке лежат. «Дон-Кихот Ламанчский» – читал?
– Читал, – сказал Ленька. – Только я давно и в сокращенном издании.
– Ну, а этот уж небось не в сокращенном. Эва какие толстенные.
– А мне тоненькую Стеша принесла. Зато вон какую! – похвасталась Ляля, показывая над столом «Крокодил» Корнея Чуковского.
– А что это ты, кавалер, как будто нос повесил? – сказала Стеша, приглядываясь к Леньке. – Случилось что-нибудь?
– Нет, – сказал Ленька, перелистывая книгу.
– В школе-то у тебя как? Идет?
– Ничего.
– Ничего или хорошо?
Ленька вздохнул и захлопнул книгу.
– Учусь довольно прилично, неудов нет, а вообще…
– Что вообще?
– А вообще довольно паршиво.
Он хотел рассказать Стеше о своем столкновении с Прейснером и обо всем, что с ним случилось, но при Ляле постеснялся.
– Ребята, в общем, неважные, – сказал он, присаживаясь к столу.
– Как это неважные? А ты сам-то что – важный?
– И я неважный…
Стеша испытующе смотрела на него.
– Лялечка, – сказала она, обращаясь к девочке. – Ты бы, деточка, чайком угостила нас, а?
– Хорошо, – сказала, вылезая из-за стола, Ляля. – Только я примус не умею разжигать.
– А ты приготовь чайничек, налей воду, а я сейчас приду – помогу тебе.
Ляля взяла чайник и ушла на кухню, бросив из дверей понимающий и довольно ехидный взгляд на брата. Стеша прикрыла за нею дверь и вернулась к столу.
– Обижают? – спросила она, присаживаясь рядом с Ленькой и заглядывая ему в глаза.
– Кто? – не понял Ленька.
– Ребята.
– Положим, – пробормотал он, смущаясь. – Не очень-то я боюсь этих гогочек.
– Каких гогочек? Что еще за выражения?
– Ну, факт, что гогочек…
И Ленька рассказал Стеше о тех старорежимных нравах, которые царят у них в школе. О Прейснере же и о том, что его назвали «вором» и «колонистом», он почему-то и Стеше не решился сказать.
Стеша выслушала его и нахмурилась.
– Ну что ж, – сказала она. – Картина знакомая. Комсомол-то хоть у вас в школе есть?
– Нет. Не знаю, впрочем… Кажется, нет.
Она еще похмурилась, помолчала, подумала и сказала:
– Вот, Лешенька, дорогой,
– Да, но ведь я же не пролетарий, – мрачно усмехнулся Ленька.
– Ты-то?
Стеша, прищурившись, посмотрела на мальчика, как бы прикидывая на глазок его классовую принадлежность.
– Да, – рассмеялась она. – Пролетарий из тебя пока что не вышел. В настоящий момент ты скорее всего являешься деклассированной личностью. А это что значит? – сказала она серьезно. – Это значит – к какому берегу пристал, на том и стоять будешь. А ведь ты уже давно выбрал, к какому берегу плыть? А? Ведь знаю, выбрал ведь, правда?
Ленька молчал, опустив голову.
– Понимаешь, о чем я говорю?
– Понимаю, – сказал он. – Выбрал, конечно. Но только ведь я, Стеша, плаваю довольно паршиво.
– Потонуть боишься или не доплыть?
Она улыбнулась, похлопала мальчика по руке.
– Ничего, казак, доплывешь, не бойся. Не в такое время живешь, не дадут тебе потонуть, вытащат, поддержат… Да и плавать, дорогой, тоже нужно учиться… Правильно ведь?
– Правильно.
– А ты, Лешенька, знаешь что? – сказала Стеша, наклоняясь к Леньке. – Ты всегда, когда тебе трудно бывает, – бери пример с нашей партии. Учись у нее. Ведь ты подумай, чего только с нами, большевиками, не делали! И в тюрьмах наших товарищей гноили, и на каторгу ссылали, и травили их… и клеветали… и шпионами и бунтовщиками… и по-всякому называли. А ведь люди все это выдержали… А? Доплыли ведь и дальше плывем. А ведь море перед нами широкое. А у тебя что? У тебя пустячки…
Стеша еще раз улыбнулась и погладила Ленькины вихры.
– Выплывешь, казак. Выплывешь, не бойся. А на этих гогочек ты плюнь. Дразнить будут – не слушай. Учись, и все.
…Ленька учился. В школу он пришел не с самого начала года, по многим предметам ему пришлось догонять класс, и все-таки за все полтора месяца, что он пробыл «у Гердер», он не получил ни одной плохой отметки. А хорошие отметки получать было нелегко. Он видел, что за такой же ответ, а часто и за более слабый Прейснеру или кому-нибудь еще из компании «гогочек» учителя ставили более высокие баллы, чем ему, Шнеерзону или очень способному и начитанному Феде Янову. Учителя придирались. Он чувствовал это на каждом шагу. Особенно невзлюбила его сама Гердериха, преподававшая в классе «Д» русскую историю. Эта высокая и прямая, как телеграфный столб, дама с золоченым пенсне на длинном угреватом носу смотрела на него, насмешливо прищурив маленькие слоновьи глазки. Вызывала она его чаще других. И как бы хорошо Ленька ни ответил, какую бы отметку она ему ни ставила, отпускала она его от доски с таким презрительным видом, как будто Ленька напорол несусветную чушь и заслуживает самой суровой кары.