Том 1. Произведения 1926-1937
Шрифт:
Несколько позже Введенский знакомится с другими левыми художниками-по устному свидетельству ученицы Филонова Т. Н. Глебовой — с Филоновым и его учениками.
С Хармсом, который очень скоро становится его ближайшим другом и литературным сотоварищем, Введенский и Я. С. Друскин впервые встречаются летом 1925 г. у поэта-заумника Е. И. Вигилянского. Введенский и Друскин вводят его в свой круг, куда, кроме них, входил Л. С. Липавский. Этот небольшой круг единомышленников, о котором надо сказать подробнее, существовал с начала 1922 г., хотя трое его участников были связаны, как сказано выше, с гимназических лет, а дружба Друскина с Липавским восходит к 1918 г [15] . Оба они учились после гимназии на философском факультете; по окончании университетского курса им было предложено остаться при университете при условии, что они осудят своего учителя Н. О. Лосского, к тому времени высланного (что они, разумеется, сделать отказались). Я. С. Друскин, занимавшийся, кроме того, музыкой и математикой, много лет преподавал математику в вечерней школе. В 20-30-е годы он пишет серию сочинений, среди них — «Разговоры вестников», «Исследование об этом и том», «Формулу бытия», к которых, пользуясь, в противовес традиционной философской терминологии, совершенно своеобразным языком, создаст свою оригинальную философию, оказавшую несомненное влияние на мироощущение и Введенского, и Хармса. В позднейшие годы он работает над логико-философским «Исследованием о критерии», переводит и издает книгу А. Швейцера о Бахе [16] (ему принадлежит также оригинальное исследование баховской музыки [17] ) и, наконец, пишет значительное число богословских произведений, в которых прослеживается связь с протестантской школой диалектической теологии [18] . Я. С. Друскину, сохранившему после гибели Введенского и Хармса их архивы, принадлежат сочинения «Чинари», «Стадии понимания» и «Звезда бессмыслицы», где анализируется «Некоторое количество разговоров» Введенского, и множество заметок о его творчестве, выдержки из которых мы приводим и постоянно цитируем в нашем комментарии.
15
Друскин Я. С. «Чинари» [116]; Сажив В. Н. «…сборище друзей…» (198).
16
Швейцер А. Иоганн Себастьян Бах. М., 1964.
17
Издано усилиями круга киевских музыкантов, с которыми он был связан, отдельной брошюрой на украинском языке: Друскин Я. С. О риторических приемах в музыке Баха. Киев, 1972.
18
Частично изданы: Друскин Я. Вблизи вестников [113].
Л. С. Липавского, погибшего в 1941 г., в ополчении, мы, к сожалению, знаем лишь по немногим его сохранившимся произведениям, среди которых назовем «Трактат о воде», «Исследование ужаса», оригинальный лингвистический трактат «Теория слов», фрагменты «О страхе», философские заметки и весьма ценные по своему материалу «Разговоры» с друзьями [19] . Его вдова, ныне покойная Т. А. Липавская, до 1931 г. бывшая женой Введенского, писала, что Л. С. Липавский «умел создать вокруг себя как бы магнитное поле… Взаимоотношения в нашем кругу строились на взаимодействии, а не на влиянии. На этом и держались наши (Введенский, Друскин, Хармс. Олейников, Липавский — и я, между прочим) встречи. Они не прерывались до 1941 года, когда оборвались по независящим от нас причинам». Т. А. Липавской — которая, в сущности, тоже была членом этого кружка и которую мы здесь многократно упоминаем и цитируем — мы также глубоко благодарны за помощь в подготовке этого издания (ею, при участии Я. С. Друскина, была, в частности, составлена картотека «Словаря языка Введенского»).
19
См. Приложение VII, 37. Мы оставляем в стороне произведения для детей Л. С. Липавского, выступавшего в печати с историческими и научно-популярными книгами под псевдонимом Л. Савельев. Ранние стихи Липавского опубликованы в альманахе «Цех поэтов» (Пг., 1922. М 3). См. также: Числа. Париж, 1932. № 7 / 8. См. коммент. Я. С. Друскина к фрагменту «…ясно / / нежно / / и светло…» (Лг 38). В другом месте он писал: «К Липавскому у большинства была симпатическая антипатия и антипатическая симпатия. Кажется, он был самым умным на всех нас, хотя я и не знаю, что значит умный».
Впоследствии в этот круг, куда в 1925 г. вошел Даниил Хармс, вступает и поэт Николай Олейников, чье творчество во многом созвучно творчеству Введенского и Хармса [20] . На сегодняшний день Хармс и Олейников пользуются, кажется, наибольшей известностью не только из членов указанного круга, но и из всех участников левого литературного движения конца двадцатых годов, к которому примыкают эти поэты. Поэзия Олейникова, представляется, однако, несколько более узкой по своим масштабам, чем творчество Введенского и Хармса, связанных общностью путей в искусстве и общностью судьбы, интимной поэтической близостью. Характерно, что свои воспоминания об обоих поэтах, построенные по контрастному принципу, художник Борис Семёнов заключает словами: «Что же касается вкусов и литературных привязанностей, понимания искусства, то здесь их острые, очень определённые оценки и мнения совпадали всегда, в чём я убеждался с некоторым даже удивлением» [21] .
20
Библиография Хармса учтена в работе J. Ph. Jaccard. Daniil Harms. Bibliograpfiie [2451 н дополнена в его диссертации, вышедшей в 1991 г. в Женеве. Из отечественных изданий Хармса самым полным является «Полет в небеса» (Л., 1988), которое нельзя, однако, считать удовлетворительным (см. наши рецензии: Кобринский Л., Мейлах М. Неудачный спектакль / / Лиг. обозрение. 1990. № 9; Они же. Даниил Хармс: К проблеме обэриутского текста / / Вопр. лит. 1990. № 6). Нами выпущено четырехтомное издание его стихотворений: Хармс Д. Собр. произведений [225]. В 1993 г, выйдет в свет том поэтов-обэриутов в серии «Библиотека поэта», в котором представлены стихотворения Хармса, Введенского, Вагинова, Олейникова и Бехтерева. В дополнение к двум изданный на Западе книгам Олейникова (под. ред. Л. Флейшмана и Л. Лосева) том его стихов, подготовленный А. Олейниковым, вышел в Ленинграде [182].
21
Семенов В. «Далекое — рядом». (200, с. 1–82]. Более глубокое сопоставление поэтов у Я. Друскина в ст. «Чинарь» [116]. См. также Приложение VII.
С начала 1926 года оба поэта начинают выступать под именами чинарей, Хармс — «чинарь-взиральник», Введенский — «чинарь-авторитет бессмыслицы». По мысли Я.С. Друскина, эти имена обозначают их участие в интимном поэтическом союзе, шире — в небольшом сообществе единомышленников-друзей, в предельном значении указывают на некоторый «божественный чин» [22] . Как явствует из записных книжек Хармса, заполненных строчками из стихов его друга, в 1929 г. он считает Введенского своим учителем. Оба они буквально с момента знакомства участвуют в разнообразных организациях и группах, в детской литературе [23] , в литературных сборниках. В 1925 г. Введенский, уже вместе с Хармсом, должен был выступить в так и не увидевшем света имажинистском сборнике «Необычайные свидания друзей» [24] . Оба они вступают в Ленинградский союз поэтов, которому Введенский обращает десяток стихотворений, а в 1926 г. участвуют в выпущенных союзом сборниках — «Собрание стихотворений» и «Костер».
22
См.: Там же; а также в воспоминаниях И. Бехтерева [97, с. 67].
23
Введенский, вместе с Хармсом много сотрудничавший в редактировавшихся их другом Николаем Олейниковым детских журналах «Ёж» и «Чиж», в период между 1923 и 1941 гг. выпустил более сорока книг для детей. Его работа в детской литературе восходит к 1927 г., когда Н. Олейников и Б. Житков организуют Ассоциацию писателей детской литературы, куда приглашаются Введенский, Заболоцкий и Хармс. Сотрудничество Введенского в детской редакции Маршака освещено в книге Л. К. Чуковской «В лаборатории редактора» [229], в цитированной статье Бориса Семенова и мн. др. Выскажемся со всей ясностью: хотя детское творчество Введенского носит, несомненно, печать его таланта, оно представляется нам явно боковым, вынужденным ответвлением его поэтической деятельности, не смыкающимся с ее главным направлением, или, по крайней мере, совершенно специфическим. Поэтому в нашем издании мы ограничились приведением библиографии произведений Введенского для детей, и никак не принимаем во внимание его детское творчество, тем более, что последнему, при полном игнорировали!) его творчества в целом на протяжении десятилетий, посвящена обширная литература.
24
На печатную афишу этого издания в сб. «Ровесники» (Л., 1925) указал вам Л. Н. Чертков.
В эти и последующие годы Введенский вместе с Хармсом принимает участие в нескольких левых группировках. Создаётся впечатление, что, примыкая к ним, Введенский в какой-то мере следовал за Хармсом, у которого был сильно развит организаторский талант и который много сил отдавал попыткам объединения усилий в формах левого движения. Так или иначе, оба они принимают деятельное участие в нескольких левых объединениях, первым из которых была возглавлявшаяся Александром Туфановым группа поэтов-заумников [25] . Туфанов, в десятые годы вполне традиционный поэт, в начале двадцатых увлекается фонологией зауми, именуемой им «непосредственным», в отличие от «прикладного», лиризмом. В области зауми он пытается найти фонические универсалии и воплотить их в собственном творчестве. Плодом этих усилий явились две книги, — первая из них, в которой обосновывается его теория зауми и частично представлены её практические образцы, носит название «К зауми. Стихи и исследование согласных фонем». Она содержит трактат «Заумие», где изучаются «фонические и музыкальные функции согласных», которые «размещаются по радуге, рассматриваемой по принципу, замеченному М. В. Матюшиным в органическом мире». Книгу эту, изданную самим автором, которой был профессиональным типографом [26] , завершают уже упоминавшиеся «таблицы речезвуков» Бориса Эндера. Вторая книга — поэма «Ушкуйники» — содержит два предисловия: «Основы заумного мироощущения» и «Основы заумного творчества», а также «Декларацию», которая подписана присвоенным Туфановым хлебниковским титулом — «Председатель земного шара зауми». Этот же титул предваряет подпись Туфанова в мини-альбоме Хармса для автографов в записи, сделанная в 1925 г. По-видимому, вариант этой декларации был оглашен Туфановым под названием «Манифест» на вечере заумников, который состоялся в октябре 1925 г. с участием Хармса и Введенского, — последний выступил на нем с прозой. Анонимный отчет о вечере, сохранившийся в бумагах Хармса, содержит ряд интересных сведений. Он любопытен прежде всего пояснением упоминающейся в «Декларации» мировоззренческой «классификацией поэтов по кругу», опирающейся на «расширенное восприятие мира и непространственное восприятие времени» в традиции «зоркого видения» (зорвед) художника Матюшина и его группы, шире — в традиции русского футуризма [27] (вопрос этот имеет особое значение с точки зрения источников трактовки Введенским проблемы времени — основной проблемы его поэзии). Что касается самой классификации, то она существенна утверждением категории «искажения» и «преображения» мира [28] в творчестве воспринимающих его под углом 180–360° заумных поэтов. Сравним
25
Полное название — «Орден заумников DSO» (см. Приложение VII, 4). Одна из двух позднейших книг Туфанова открывается посвящением «Брату Николаю, рыцарю ордена DSO», в поэме «Ушкуйники» обыгрывается созвучие DSO и SOS [214, с. 81]. См.: Никольская Т. Орден заумников [178].
26
Существуют воспоминания о нем Л. Гумилевского, с которыми вас любезно познакомил автор (копня в ЦГЛЛИ. Ф. 2221). Сохранилось его письмо В. П. Полонскому, 1928 г., в которой он говорит о своем сотрудничестве с С. И. Бернштейном (ЦГАЛИ. Ф. 1328. Оп. 1. Ед. хр. 343). Подробнее о Туфанове см.: [214].
27
См.: Henderson L. D. The Meaning of Time and Space: the 'Fourth Dimension' in Russia from Ouspensky to Malevich // Soviet Union / Union Sovietique. Special Issue. Knzimir Malevich 1878-1935-1978. Vol. 5. Pt. 2. 1978. P. 171–203.
28
В отличие от «исправляющей», «воспроизводящей» и «украшающей» поэзии.
в позднейшем стихотворении Введенского, которое он сам приравнивал к «философскому трактату».
Весьма интересный подтекст этих стихов — в своей собственной строке «Настоящий и весь и слышу шепот и тишину» — указал в упоминавшихся уже пометах на нашем издании Введенского П. Мансуров.
Участие в группе заумников Введенского и Хармса, объединенных к тому времени собственным «чинарским» союзом, не было ни плодотворным, ни долгим. По воспоминаниям И. Бахтерева, оба чинаря выступают за переориентацию «Ордена заумников» в группу «Левый фланг» — инициатива, окончившаяся неудачей вследствие, несомненно, малоперспективности ее состава [29] . Характерно, что еще поддерживая связь с заумниками, оба они в апреле 1926 г. обращаются с письмом к Борису Пастернаку относительно возможности напечатания своих стихов в альманахе издательства «Узел», именуя себя в этом письме «единственными левыми поэтами Петрограда». Между тем, Туфанов все еще пытается возродить на новых началах эксперименты Терентьева, к этому времени уже всецело занятого режиссурой. 24 апреля 1926 г. он обращается в ГИНХУК к Малевичу с заявлением о зачислении его «сотрудником института с предоставлением права организовать при институте Фоническую секцию». Он отмечает, что «среди ленинградских поэтов левых течений уже можно выделить группу в 4 человека, могущих вести работу в области заумного языка» — среди них он указывает Введенского и Хармса. Заявление, однако, было отклонено «ввиду того, что институт утвержден со всеми существующими в нем отделами, а новые отделы могут быть открыты только с разрешения Главнауки». За этим решением стоят, несомненно, изменившиеся обстоятельства — в 1926 г. ГИНХУКу было не до открытия новых отделов.
29
Бехтерев И. В. [97, с. 67]. Название это снова возникает несколько позднее применительно к иному составу участников — см. ниже. Туфанов. впрочем, в 1927 г. издает своих «Ушкуйников» под грифом: «„Левый фланг“ Л. О. ВСП (т. е. Ленинградское отделение Всероссийского союза поэтов), Новгород, 1471 (!)».
Более продуктивное объединение сил происходит осенью 1926 г. в ходе работы над постановкой на театре «Радикс» пьесы «Моя мама вся в часах», составленной из произведений Хармса и Введенского и получившей название по одной из недошедших вещей последнего. Хотя пьеса и была написана и даже «снесена в цензуру», многое, однако, доделывалось, дописывалось и импровизировалось на ходу. В работе «Радикса» принимают участие писатели и артисты, с которыми Введенский и Хармс сотрудничают на протяжении нескольких лет вплоть до разгрома ОБЭРИУ. Именно тогда к ним примыкает Николай Заболоцкий, в этот период творчески наиболее тесно с ними связанный, несмотря на наметившиеся с самого начала расхождения, выявившиеся в адресованных Заболоцким Введенскому «Возражениях» [30] и завершившиеся его разрывом с Введенским в 1931 г. В работе «Радикса» принимают участие Игорь Бахтерев, Борис (Дойвбер) Левин, Константин Вагинов. Не будем пересказывать здесь историю «Радикса», последовательно изложенную в многократно упоминавшихся воспоминаниях И. В. Бахтерева и дополненную режиссером «Радикса» — Г. Н. Кацманом. Отметим лишь исключительный интерес некоторых установок театра, предваряющего разнообразные поиски позднейшего театра авангарда. Это прежде всего, пользуясь словами Г. Н. Кацмана, — «установка на чистое действие, переживаемое актерами и создающими у зрителя определенное чувственное впечатление», а также синкретический характер театрального действия, объединяющего — часто при этом их пародируя — различные искусства — собственно театр, музыку, танец, слово, живопись, аттракцион. Наконец, некоторые тенденции «Радикса», развитые в позднейшей драматургии Введенского, предваряют послевоенный европейский театр абсурда [31] .
30
Приложение IX, 1. Заболоцкому посвящены два стихотворении Введенского: Все(№ 6) и Зеркало и музыкант(№ 10).
31
Подробнее о «Радиксе» см.: Мейлах М. О «Елизавете Бам» Даниила Хармса [160, с. 163–172].
На основе «Радикса» происходит сближение его инициаторов с Казимиром Малевичем [32] , начинающееся с того, что он предоставляет им для репетиций помещение (Белый зал) в ГИНХУКе, с которым, как сказано, был связан Введенский. О первом посещении Малевича членами «Радикса» красочно рассказывают в специально данных нам интервью и Бахтерев, и Кацман. Зачинатели «Радикса» подали Малевичу необычное заявление, украшенное супрематическим коллажем, которое было удовлетворено на заседании правления ГИНХУКа.
32
Теме «Малевич и обэриуты» посвящена статья И. Левина [255]. В этой статье впервые ставится вопрос на основании, главным образом, анализа одного на трактатов Хармса о мировоззренческих схождениях и отталкиваниях между философией супрематизма и, условно говоря, поэтикой ОБЭРИУ, которая, однако, недостаточно исследована и в своих принципах колеблется от одного участника группы к другому. С другой стороны, мысли Малевича о поэзии, на которые опирается И. Левин, были высказаны десятилетием раньше в письме к М. В. Матюшину п июне 1916 г. (См.: Малевич К. С. Письма… и в особенности в специальной статье «О поэзии» [146]). Вопрос этот, пе имеющий, собственно, прямого отношения к Введенскому, представляется, во всяком случае, более сложным, чем то, как он ставится в статье. См. подробнее: Мейлах М. Малевич и обэриуты [156].
Хармс, мечтавший о создании союза, который объединил бы все левые силы Ленинграда, не мог недооценивать значение участия Малевича в таком союзе. Вместе со своими товарищами по «Радиксу» он ведет с Малевичем переговоры и в конце декабря 1926 г. получает у него, как сказано в его записных книжках, «абсолютное согласие на вступление в нашу организацию». Союз не рассматривается здесь как простое объединение «Радикса» с ГИНХУКом — в записях Хармса вопрос о «связи с ГИНХУКом» выделен в отдельный пункт. Чинари — участники «Радикса» намеревались составить «основной стержень» объединенного союза с «верховной властью» в лице Малевича, Введенского, Бахтерева и Хармса. Союз предполагался иерархичным с тремя разрядами членов. При обсуждении наименования организации фигурировало старое название основанного Малевичем в 1920 г. в Витебске «Уновиса» («Утвердители нового искусства»), ставшее символом супрематизма, но по сумме причин было отвергнуто. Стороны, принимавшие участие в переговорах, обменялись заумными фразами («сколько очков под Зайцем» — «граммофон плавает некрасиво»), однако с закрытием ГИНХУКа, неизбежным после статьи «Монастырь на госснабжении», назвавшей деятельность его «юродивых обитателей» «контрреволюционной проповедью» [33] , и отъездом Малевича в Польшу и Германию, ситуация никак не способствовала «консолидации левых сил в искусстве» [34] . Не вдаваясь в сопоставительный анализ поэтических установок членов ОБЭРИУ (различных у разных поэтов в разные периоды) с живописными методами Малевича и философией супрематизма, заметим лишь, что их объединяли уже радикальность как в критике различных направлений искусства, основанных на предметных связях, так и в поисках новых путей, «абсолютных смыслов», и стоящая за этими поисками «предельная бытийная устремленность». Заслуживает упоминания и то, что хотя союз с Малевичем и не состоялся, однако появившаяся годом позже и выдержанная во враждебных тонах заметка об обэриутах определяет их творчество в терминах «орнаментальных пятен звукового супрематизма».
33
Ленинградская правда. 1926. 10 июня.
34
Хармс посвятил Малевичу стихотворение «Искушение», Датированное 18 февр. 1927 г. [225, кн. 1, № 22], а позже отозвался на ого смерть стихотворением «На смерть Казимира Малевича», которое читал на его похоронах (Там же, кн. 4. №.298). Одним из вещественных свидетельств связи Малевича с Введенским и Хармсом может служить сохранившаяся книга художника «Бог не скинут» (Витебск, 1921), подаренная им Хармсу в 1927 г. с надписью: «Идите и останавливайте прогресс» (см. воспроизведение титульного листа книги в «Собрании произведений…», [225, кн. 4, с. 225].
Стремление к объединению «всех левых сил» прослеживается и в зафиксированном Хармсом в марте 1927 г. проекте «первого сборника Радикса». Если «творческий», т. е. поэтический, раздел сборника включает имена тех же чинарей — участников «Радикса», т. е. Введенского, Хармса, а также Заболоцкого, Вагинова и Туфанова (сюда же включено имя Хлебникова!), то отдел «теоретический» — конгломерат представителей различных течений. Здесь опять-таки должны были быть сообщения Л. Липавского о чинарях и В. Клюйкова о «Радиксе», которому, кроме того, посвящались сообщения его режиссера Кох-Боота (псевдоним Г. Кацмана) и С. Л. Цимбала. Наряду с этими материалами отдел должен был включить информацию о московском ЛЕФе А. Островского, а также статьи формалистов во главе со Шкловским (о Хлебникове), Б. Я. Бухштаба (о Вагинове), Л. Я. Гинзбург, В. Л. Гофмана и Н. Л. Степанова. Позже, в 1929 г., уже обэриуты приглашают формалистов участвовать в сборнике «Ванна Архимеда». Проект сборника включает, наконец, материалы о живописи (в том числе учеников Малевича из ГИНХУКа) и графике, которая должна была быть представлена Филоновым и учившимся у него немного Заболоцким, а рубрика «Об искусстве» — «западные корреспонденции Малевича». Тем временем Малевич пишет К. И. Рождественскому из Варшавы (приводим с его любезного согласия): «Дорогой Рождественский, необходимо Вам найти чинарей и сказать им, чтобы они собрали свои стихотворения. Я хочу связать их с польскими поэтами…».