Том 1. Произведения 1926-1937
Шрифт:
— А где же паши тот что был женщиной и тот что был девушкой? — См. ниже, примеч. к восьмому Разговору.
— Насколько я понимаю… Кажется и мне предлагают… — Отметим употребление грамматически отмеченных бессмысленных в контексте многократных приглашений играть в карты уточнительных вводных оборотов. В связи с их возможной функцией ср. след. примеч.
…Скажу не хвастаясь… Без карт я никуда… Где карты — там ия… Играть так играть… Вот и обвели ночь вокруг пальца. — Мотив отсутствия действия выявляется здесь, в частности, с помощью увеличения частотности провербиальных и идиоматических формул, как бы собою действие заменяющих. Та же функция у оборотов, отмеченных
— Наука это доказала…и т. д. — Скептическое отношение к рационалистическому научному мышлению и методам позитивной науки, прослеживаемое в корпусе произведений Введенского (ср. хотя бы № 19, с. 147–148 и мн. др.), находит красноречивые поэтические параллели в творчестве Хармса, где подобные мотивы представляются системными (см.; [225, кн. 3, примеч. к № 165 и след.]).
29.5. Разговор о бегстве в комнате *
— Вокруг статуй… никаких статуй нет… нет статуй;— в конце Разговора: Если статуями называть все предметы, то и то… Я назвал бы статуями звезды и неподвижные облака, — В латентном виде здесь, несомненно, присутствует этимологическое значение слова статья(лат. statua) — «поставленная», «установленная», отсюда — неподвижная. Чрезвычайно интересно, что глубинное этимологическое значение корня этого слова (и. е. sta-: sta-) связано с понятием устойчивости (ср. также внутреннюю форму этого русского слова), прочности, твёрдости (Pokorny, 1004), а среди значений основного латинского глагола stare, с которым, минуя три ступени, связано statua, прослеживаются не только значения «твёрдо держаться», «быть твёрдым, определённым», — но и «длиться», «продолжаться», «оставаться», «сохраняться». Вспомним в этой связи апелляцию в третьем Разговорек остающимся на месте бывшей или небывшей встречи (реальность которой оспаривает один из участников спора) свидетелям — картинами статуям,с их подразумеваемой (по крайней мере, тем спорящим, который доказывает, что встреча действительно была) и несдвигаемостью, неподвижностью, фиксированным существованием во времени и пространстве. Заметим, что категория неподвижности предметов эксплицирована в Последнем разговоре(см. примеч.), а их молчаливости (как свидетелей) — в № 19 (см. примеч. к с. 147). Таким образом, проявляется значение статуй как «неподвижных свидетелей» и в нашем Разговоре,отсюда — противопоставленное их неподвижности бегство, бег, убегание собеседников: Комната никуда не убегает, а ябегу… По-моему мы одни убегаем.Далее, статуям, как не только неподвижным, но и — предел неподвижности — безжизненным, неодушевленным, — противополагаются как одушевленные участники Разговора: Наше утешение, кто у нас есть души.То, что они наделены душами, и побуждает их, очевидно, убегать к Богу (конец Разговора) из единого в своей статуарности — от бытовых стула, стола, степыдо звезди неподвижных облаков— универсума, каким он представляется детерминированному сознанию участников Разговора,служащему предметом критики на протяжении всего произведения.
— У моря я стоял давно, — В этом Разговоренамечены темы и образность последнего произведения Введенского — «Где. Когда»(№ 32) сего мотивом прощания одного со всеми, в частности, с морем. В связи с «морской темой» см. №№. 16 и 17 и примеч. к ним.
— У моря… пучина… Звучит как музыкант Пуччини… музыкальными волнами… — Подобно тому, как во втором Разговоре музыка связывается схтоническими мотивами (см. примеч.), здесь она соположена с морем и мотивами подводности. Возможный смысл того и другого соположения — в трансцендентальном по отношению к обычной «неземной жизни» характере музыки. См. также примеч. к № 23.
— И понял: море это сад/ Он…/ Зовет меня и вас назад / Побегать в комнате… — В этих строках содержится поэтическая мотивировка перенесения участников Разговораиз комнаты в сад,на берег моряв обратно.
— Побегать в комнате со снами. — Возможно, одна из мотивировок подзаголовка Начисто переделанный темник.
— Я выну сейчас оружие. Я буду над собой действовать. — Здесь эксплицирован основной мотив Разговора — о действии как невозможности действия (при тематике предшествующих Разговоров, по Я. С. Друскину, соответственно о невозможности поэзии, о невозможности припомнить события и о невозможности начать действие). Соположение мотивов действия и смерти проясняется в свете высказываний Введенского о том, что по-настоящему совершившееся, это смерть. Все остальное не есть совершившееся. Оно не есть даже совершающееся. — № 34.
— Стреляться или топиться или вешаться ты будешь? — Здесь в свернутом виде содержится сюжет следующего, шестого Разговора.
— О, не смейся! Я бегаю чтобы поскорей кончиться. — «Текстовая семантика субтекстового названия Разговора — бегство в комнате— раскрывается в этой реплике и дальше: Я убегаю к Богу — я беженец» ( Я. С. Друскин[114]).
29.6. Разговор о непосредственном продолжении *
Этому разговору посвящена, как сказано, отдельная глава «Звезды бессмыслицы» Я. С. Друскина. Ограничимся приведением нескольких ключевых ее моментов: «В Разговореприведена строгая аналогия и параллелизм трех действий: непосредственное продолжение жизни в смерть… Этот Разговормы также воспринимаем как стихотворение… В Разговореясна одна особенность многих произведений Введенского: полифоничность его стихов (а также и прозы). Здесь ясно проведена трехголосовая полифония…В шестом Разговореповторяется вариация иероглифа некоторого действия, приводящего к одному и тому же результату — смерти. Каждый из участников Разговорасовершает это действие самостоятельно, в то же время сохраняется полная синхронность каждого этапа действия: они действуют одновременно и самостоятельно и совместно, сообщая друг другу то, что предполагают сейчас сделать. По мере приближения к концу их действия — линии или голоса полифонического Разговорасближаются и в последней строфе идут в унисон…»
— Три человека… — Интересно сопоставить писание трех смертей в этом Разговорес Четырьмя описаниями(см. № 23 и примеч.). В свернутом виде это описание, осмысляемое как описание действия par excellence, задано уже в предыдущем Разговоре(см. выше предпоследнее примеч. к пятому Разговору).
— …веревку… Она уже намылена… пистолет. Он уже нанамылен. …прорубь. Она уже намылена. — Ср. выше примеч. к № 28.
— Я стою на табурете одиноко, как свеча. — Еще одно из многочисленных сочетаний у Введенского мотива свеча с мотивом смерти.
— стоят… стоят… стою… стоял… стоящий… — Ср., по поводу нарочитой грамматикализации текста, актуализации в нем грамматических категорий, вплоть до включения в текст целых парадигм, наши замечания в связи с № 14,
— …я стою в шубе и в шапке, как стоял Пушкин… — Ср. примеч. к Элегиии «Где. Когда»(№№ 31 и 32) См. также Приложение VII, 39.4.