Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
— Ах ты, сукин сын! Мужицкое отродье! Да как ты смеешь? Да знаешь ли ты, кто я? Вот тебе! На тебе! Получай же, хам!
Депутаты повскакали с мест, стыдясь разразившегося скандала, пытались успокоить, уговорить Малнаи:
— Полно тебе, Акош! Брось, Акош! Выпусти человека! Задушишь ведь. Одумайся, Акош, ты же демократ!
Акош бросил на нас уничтожающий взгляд, затем клокочущим яростью голосом прошипел:
— Дьявол вам демократ, а не я. Никогда им не был и не буду. Срази меня гром, если я еще раз произнесу это слово! Ненавижу мужичье. Всыпать бы им всем по двадцать пять палок! По двадцать пять! — рычал он.
К счастью, раздался звонок, нужно было расплачиваться и бежать на поезд. Но и тут Малнаи не сразу еще пришел в себя; он делал вид, будто забыл уже инцидент, однако тот уголок его сердца, что был посвящен демократии, если только был в нем такой уголок, захлопнулся (по крайней мере, на этот день), — зато тем сильнее забил ключ из другого уголка, где обретался культ Ракоци.
Пыхтящий поезд все ближе подвозил нас к священному месту. Земпленские долины и горы наполняли наши сердца воспоминаниями. И там вот была битва, и на той вон поляне…
Вдалеке, внизу, по траве рассыпалось стадо белых овец… Когда-то там белели шатры Ракоци. У подножья холма громыхали, взбираясь на кручу, тяжелые ломовые телеги. Эх, когда-то здесь грохотали пушки Ракоци… Может, этому старому дереву на обочине дороги довелось даже видеть их… Справа, на возвышении — крепость Патак… * Поглядите, будто кто-то стоит на башне, какое-то туманное видение… А вот оно уже и рассеялось при свете выглянувшего солнца… Можно подумать, что это Илона Зрини, если не знать, что это только видимость! что над башней плывет просто белое облако.
Сердце старого господина раскрылось, распахнулось, он стал, как малое дитя, резв, нетерпелив; не в силах усидеть на месте, он подбегал то к одному окну, то к другому, на все у него находилось замечание:
— Вот по этой лесной тропинке волокли в цепях Безередя *, а в Патаке потом обезглавили. Ох, взглянуть бы мне хоть одним глазком на тот эшафот!.. А в этом перелеске дрался на дуэли Берчени *. Боже, боже, почему я не тогда родился! Я отдал бы жизнь за Ракоци… и теперь меня вспоминали бы как куруцкого витязя.
Под эту вдохновенную болтовню прибыли мы в Уйхей, где при выходе из поезда были встречены приветственными речами.
Земпленские господа говорили красиво, мы тоже отвечали как умели, Малнаи же расчувствовался и заплакал.
Чемоданы наши были кем-то сняты с поезда и сложены в фургонах.
— Господин депутат, а ваш чемодан на какой повозке? — спросил кто-то Малнаи.
Он утер слезы.
— Право, не знаю.
Стали искать его вещи, перерыли фургоны, но чемодана ни в одном не оказалось; тут пошли расспросы, но никто из персонала чемодана Малнаи не видел. В суматохе кто-то похитил его на железной дороге.
Малнаи сначала оторопел, потом пришел в ярость: в чемодане лежал предназначенный для торжества национальный костюм, сабля, унаследованная от предков, и прихваченное на четыре дня белье; он прыгал и топал, как рассвирепевший козел, бранил ораторов за то, что они так много болтали, на чем свет стоит ругал комитат, где водятся такие подлые воры, наконец, оставив и нас и встречавших, помчался к начальнику станции узнавать, когда отправляется поезд обратно.
Я догнал его:
— Не дури, дядя Акош, останься.
— Да предложи вы мне хоть весь комитат, я и то не остался бы… Нет, я не желаю его больше видеть. И уезжать-то буду с закрытыми глазами.
— Ну а как же Ракоци?
Старик вскипел, поднял одно плечо, скривил рот и презрительно отмахнулся:
— А поди-ка ты со своим Ракоци! Тоже, видно, не бог весть кто был…
Так и отправился он домой ближайшим поездом и даже не присутствовал на боршской церемонии, которую так ждал и которая отняла у него столько иллюзий; его чемодан навеки пропал, зато явственно обнаружилась истина, доказывающая, что демократизм венгерского человека — всего лишь дело настроения… как, впрочем, и многое другое…
1897—1898
КРАСНЫЕ КОЛОКОЛЬЧИКИ
Перевод Г. Лейбутина
Душераздирающие трагедии разыгрываются не только на морских просторах. Захочет бог, и маленькое болотце возле деревни, где коноплю вымачивают, может превратиться в настоящее море. Не в одних старинных сказках встречаются леса без конца-краю, и не только таинственные, призрачные болотные огоньки заманивают неосторожных путников в губительную трясину…
Велит бог простой, неприметной травке: «Убей!» — и слабая былинка превращается в безжалостного палача.
Ранней осенью привез я своих ребятишек в деревню. Первым же их вопросом было:
— А где Марци?
И правда, на этот раз Марци почему-то не встречал нас! Бывало, он со всех ног летел к нам, спеша получить тех удивительных животных, которых мои сынишки привозили для него из города: лошадок о трех ногах, барашка без головы, но все еще умевшего блеять, однорогую коровку — словом, все игрушки, которые моим ребятам надоели, а маленькому Марци еще могли доставить радость.
Они и теперь лежали передо мной, аккуратно завернутые в большой пакет, перевязанный шпагатом. Но Марци не шел за ними.
Куда же мог запропаститься этот постреленок?
Бабушке жаль было расстраивать маленьких внучат, поэтому она ответила уклончиво:
— Ушел наш Марци. Далеко ушел…
И только много позднее она рассказала о том, как далеко ушел от нас Марци…
А случилось это так. В начале лета родители Марци окучивали в поле картошку. Ведь она, народная кормилица, любит, чтоб ее подушку перетрясли да поправили, — не лежать же ей на жестком до самой осени!