Том 1. Романтики. Блистающие облака
Шрифт:
Тогда Невская заметила, что ветер с каждой минутой становится все жарче и жарче. У нее мелькнула дикая мысль, что если так пойдет дальше, то они сгорят. Ветер сожжет их, как сжигает листья на деревьях.
Во рту пересохло. Хотелось пить. Красная мгла кипела на головокружительной высоте и перехлестывала через солнце. Удары ветра швыряли солнце, как футбольный мяч. Оно то исчезало, то снова проступало кровавым диском за бешено струящейся мглой.
Капитан посмотрел на небо и глухо пробормотал:
— Шестьдесят метров в секунду.
— Что? —
— Там, наверху, ветер лупит со скоростью шестидесяти метров в секунду. Хуже тайфуна. За час фён подымает температуру на двадцать пять градусов!
Пыль прошла, и перед глазами Невской неожиданно возникла совершенно новая страна, как бы залитая заревом далекого пожара.
Горизонт лежал в кирпичной мгле. Свет стал желтым. Такие ландшафты Невская видела на выцветших от столетий картинах старых мастеров.
Лопнула задняя камера. Лапшин остановил машину. Он вытер пот, снял пиджак и швырнул его себе в ноги.
— Мы сгорим! — Лапшин со злобой ударил по кузову машины. Краска, треснувшая от жары, посыпалась кусками. — Через минуту лопнут все камеры. Они и так ни к черту не годятся.
— Сколько до города? — спросила Невская.
— Десять километров.
Невская отчетливо вспомнила весь путь. Надо было проехать два километра по берегу моря, у самых волн — иного пути не было, — потом переправиться на пароме через реку Капарчу, а оттуда до города останется семь километров.
— Сворачивайте к морю, — сказала она Лашпину, — поедем по воде. Прибоя нет, ветер дует с берега. Вода спасет камеры.
Лапшин махнул рукой:
— Дайте отдышаться!
Все молчали. Машина стояла около зарослей ольхи. Листья чернели и свертывались. Палящий ветер срывал их и уносил в море. Капитан стонал: если бы хоть каплю воды, чтобы помочить руку!
Невская в оцепенении смотрела на ольху, облетавшую у нее на глазах.
Когда выехали на серый пляж, машина забуксовала. Лопнула вторая камера.
Лапшин скрипел зубами и вполголоса ругался. Он ненавидел сейчас капитана и Невскую. Ненавидел за то, что они ничего не делают, тогда как он дуреет от бензинного перегара и должен возиться с машиной. Он проклинал Колхиду и поймал себя на злорадной мысли, что из субтропиков ничего не выйдет и первый же фён оставит от лимонных лесов грязный пепел.
Лапшин обернулся к Невской и со злобой посмотрел на ее бледное лицо. Она ответила ему таким же взглядом. Глаза ее даже сверкнули синим огнем.
«Как у кошки!» — подумал Лапшин и сказал с недоброй усмешкой:
— Напрасно мы с вами стараемся.
— Вы думаете, не доедем?
— Конечно.
Мгла летела в лиловое горячее море. На горизонте она сгущалась, и цвет ее из красного переходил в черный. Море было пустынно.
В километре от Капарчи лопнула третья камера. Дальше ехать было нельзя. Пришлось бросить машину и идти к парому пешком.
Невская волновалась. Что, если паром стоит на противоположном берегу реки? В такой ветер перевозчики ни за что не решатся перегнать его на этот берег.
Фён
Капитан шел рядом с Невской и, пересиливая боль, питался с ней заговорить. Он хотел успокоить ее и врал, что рука болит меньше.
Внезапно он сделал открытие, что впервые видит эту женщину как следует. До сих пор в его мозгу крепко сидело представление о женщине-ученом как о хилом заучившемся существе, начисто лишенном женских качеств. Может быть, из-за этого предубеждения капитан никогда не только толком не говорил с Невской, но и ни разу не рассмотрел ее как следует.
Сейчас он глядел на нее с изумлением и некоторой долей благодарности. Он видел бледную решительную женщину с легкой, как будто раздраженной походкой, видел темные недовольные глаза и прядь красноватых волос, падавших на пыльную щеку.
Вышли к Капарче. Ветер нес над водой пену и брызги. Невская облегченно вздохнула: паром стоял у этого берега. Но вокруг не было ни души.
Капитан намочил руку в речной воде. Сделалось легче.
— Ну, поедем! — сказала весело Невская и подошла к парому. — Весла на месте.
Лапшин обернулся к ней и в упор посмотрел в глаза.
— Я не думал, — сказал он спокойно, — что от фёна люди так быстро сходят с ума. Обычно только на второй день начинается беспричинное озлобление, а на третий день человек лезет в драку. На четвертый день фён стихает, и душевное равновесие восстанавливается. Так говорят старожилы.
Невская выпрямилась:
— Что это значит?
— Это значит, что переправляться нельзя. В лучшем случае паром унесет в море, в худшем — потопит.
— А что же, по-вашему, делать?
— Ждать.
— Ждать нельзя! — крикнула Невская. — Вы сами знаете, что это может кончиться плохо.
Лапшин пожал плечами.
— Спросите капитана. Он опытнее нас в этих делах.
Чоп посмотрел на реку. Риск, конечно, большой.
Река катила коричневые волны, шумела и вихрилась от брызг. Ветер валил наземь прибрежные кусты и хлестал их ветками по зеленой воде, он как бы сек воду.
Чоп забыл о руке. Старые морские традиции, прекрасные и полузабытые законы кораблекрушений вдруг овладели им с прежней силой. Первыми спасают с тонущих кораблей детей и женщин. Нельзя подвергать риску женщину из-за обожженной руки! Черт с ней, с рукой, ничего ей не сделается! Поэтому он сказал:
— Переезжать рискованно. Лучше подождать. Рука у меня болит гораздо меньше.
— Вы врете, Чоп! — крикнула запальчиво Невская. — Зачем вы врете? Рука у вас посинела. Едем сейчас же.
— Есть! — сказал растерявшийся Чоп. — Едем сейчас же.
— Ну! — Невская обернулась к Лапшину. Лапшин молчал. Он вытер рукавом рубахи лицо, — рукав стал черным.
— Он грести не может. — Невская показала на капитана. — Я одна вряд ли справлюсь. От вас зависит все.
— Я не поеду, — спокойно ответил Лапшин.