Том 1. Серебряный голубь
Шрифт:
— Будут храмы Лазурного Братства стоять; из отверстия Купола станет под небом, двулучием рук протянувши молитву о мире; разверзнется воздух; и все мы увидим Офейру — страну выдыхаемых светов…
В пятнадцатый год правления нового Духа Времени, в год всемирной войны, охватившей народы XX века, когда император Вильгельм был правителем немцев, — при первосвященнике католической церкви Бенедикте XX, был голос от Господа, подымаемый от востока народом, которого великие судьбы уже исполняются ныне: —
— «да
— И из местностей, называемых Циммервальд и Кинталь, подымались такие же точно слова.
Но их не услышали.
Из-за глосса брани был зов; и — извещение было: о возможности наполнения славою Божией всякого дела; о возможности выпрямить кривизны; и неровные пути сделать гладкими.
В то ужасное время был нам Человек, говоривший: секира при корне; и древо бесплодное будет предано пламени; был глагол о лопате и засоренном гумне; но имевшие тайну познания о лопате не вняли глаголу.
Европа же после этого была предана пламени.
И от слов, пробежавших по миру, крестились немногие тихие души; между ними и тот Человек, о котором история сохранила так мало свидетельств: о жизни его будет сказано здесь на основании данных духовного опыта Лазурного Храма.
Перед взором этого человека небесный покров разорвался — на одно лишь мгновение; и — из грядущих столетий домчалось: —
— «Ты — будешь!»
Было от роду ему — тридцать лет. Все дальнейшее было путем посвящения в тайну… Голгофы. Эта душа должна была выстрадать все, чтоб иметь в отдаленнейшем будущем миссию…Стать… Человеком… —
— В августе тысяча девятьсот шестнадцатого года расположенье планет было сходственно с расположением планет в дни Голгофы: так же прорезывал небо планетами образованный крест; но — с приподнятыми перекладинами…
Из облаков погибшей культуры об этой загадочной личности извлеклось мало данных; и на пороге грядущего воплощенья ее мы впервые назад проницаем страдания, пережитые ею, как… страсти…
Пусть в XX столетии слово свое нам не вскрыл человек, проходивший по жизни; все же данные, оглашенные здесь, разработало братство Лазурного Храма.
Но и в XX столетии в личности, проносившей свой крест воплощенья, как в деятеле определенной эпохи, порой отражалось Начало. —
— Дух Времени, -
— искаженный историей, ужасами мировой катастрофы: войны того времени, морами, революционными взрывами, землетрясением и — открывшимися болезнями, с которыми только теперь начинаем справляться мы, от которых погибли целые племена и народы, не смогшие переступить рубеж XXI века. —
— В том загадочном человеке высокими иерархиями подготовлялась светлейшая миссия: братство народов; -
— сам же он, не гремя, угасал средь печали родного народа, считавшего… отщепенцем его; был неправедно он осужден при подавлении революции; и был обвинен он в
— При выходе из Суда его растерзали — на уличной Площади.
Неудачным страдальцем стоит перед нами в своей биографии он. В описаниях современников вырастает нам лик его —
— лик неудачника, мучимого противоречием и исходящего внутренним взрывом бесплодной, себя не познавшей души.
Мы его наблюдаем: у Гроба Господня, в Испании, изучающим каталонский язык и забытое «Ars Lulliana», в британском музее; и после: в огне революции. —
— События эпохальные крались скрытнейшими переживаниями в нем; он в себе чуял слово, дробящее камни столетий; и молнию — видел: но грома ее не изрек… —
— его взгляд без единого слова противоречит словам, им же сказанным; слово его не созрело; он был дикой ветвью, оторванной от народа, привитой к маслине, вырастающей из неба ветвями в народ, из которого протянулся дичок —
— человек, истерзавший в себе свою жизнь и до смерти умерший уже: неестественной смертью…
Ужасно крещение Духом!.. —
— Жизнь его была стон: «Боже мой…Ты покинул меня…»
Характерен портрет, кое-как сохранившийся нам: с перепутанными волосами и с желтым лицом, обрастающим жидкою бородой, поражает он нас фосфорическим блеском остановившихся голубых, точно стиснутых глаз; характерен отрывок письма его к другу, дошедший до братства Лазурного Храма: «милый друг, я пишу тебе без надежды услышать ответ; и — с огромною братской любовью, уверенный, что когда-нибудь мы еще увидимся. Разбросала судьба нас; и — знал ли ты, где ты будешь; и знал ли я, что столетия прошумят после нашей последней беседы; когда встретимся мы все четыре, скажи мне, — что мы промолчим о случившемся; и все слова легковесны для сказки теперешних дней»… И — письмо обрывается.
Биографии комментируют это письмо; мы приводим его, как кусочек чего-то, являющегося нам… священной реликвией древности, собирающейся воскреснуть по-новому — в эти именно дни.
Мало нам сохранилось о нем: знаем мы — на поверхности своей жизни он был писателем и общественным деятелем, неуравновешенным и горячим, менявшим свои убеждения; и не оставившим после себя никаких проявленных ценностей; впрочем, книги его все погибли при безумной реформе музеев, в начале XXII столетия (в это время погиб «Фауст» Гете; и — Ницше).
Словом, мало мы знаем о нем; знаем мы лишь одно: —
— была выпита чаша необходимых страданий, посланных ему. Его Дух, облеченный в светлейшую миссию братства народов, закорчился в струпьях Души.
Переливая соками света в плоть матери, ляжет в утробе ее, —
— Покидая Аэрию, —
— где живут звуко-люди, освобождаясь от смерти…
Звуки света в нас вписаны; песнь солнценосцев ясна; звукословием встретим же, братья, сходящую Душу из звукосветных, глаголющих голубизн…на заре!