Том 1. В дебрях Индии (с илл.)
Шрифт:
В ту минуту, когда брахматма, исполняя желание присутствующих, называл четырех лиц, которые должны были отправиться в белатти-бенгалоу и принести англичанина в паланкине, Дислад-Хамед снова услышал таинственный голос, шептавший ему на ухо:
— Спокойствие, падиал, я спасу тебя.
Ночной сторож снова почувствовал невольное содрогание, но на этот раз сдержал себя. Он решил, что незнакомое ему лицо пришло ему на помощь для того, чтобы затем защитить его от неизбежной опасности, которая угрожает ему после сообщений англичанина. Вооружившись поэтому мужеством в надежде, что таинственный союзник будет подле него в критический момент, он продолжал слушать, не высказывая волновавших его чувств.
— Сегодня вечером, — продолжал голос, — между одиннадцатью и двенадцатью у подножия Башни Мертвых ты узнаешь, чего я хочу от тебя.
Голос этот, как ни странно, исходил, казалось, не из человеческой гортани… Он был глух и доносился откуда-то издалека, как пение, которое на уединенных песчаных берегах доносится к вам откуда-то ветром, или как звуки, которые подымаются из долины в сумерки и происхождения которых слух ваш не может понять.
В высшей степени заинтригованный необычным происшествием, падиал бросил быстрый взгляд на сидевших наверху… Член Совета Семи, упорный взгляд которого произвел на него в самом начале такое неприятное впечатление, говорил с брахматмой на каком-то непонятном ему языке; падиал заключил из этого, что, вероятно, не это лицо обратилось к нему только что со странными словами… Каково же было его удивление, когда он обернулся в другую сторону и увидел, что сосед его, факир Утами, куда-то исчез.
По окончании официальных сообщений и в ожидании прибытия англичанина все присутствующие разделились на группы, и каждый по-своему объяснял случившееся; присмотревшись к ним внимательно, падиал убедился, что факира нет между ними. Очевидно, Утами вышел из зала. Дислад-Хамед был так взволнован, что не заметил, как факир по знаку, данному членом Совета, осторожно проскользнул к выходу незадолго до ухода четырех послов, которым поручено было доставить англичанина, потребовавшего такую дорогую цену за свой донос.
Увидев, что факир Утами вдруг исчез куда-то, предатель с ужасом пришел к заключению, что факир посмеялся над ним, и, пробудив в душе его искру надежды, был настолько жесток, что предоставил его собственной судьбе.
Эти размышления, смутно толпившиеся у него в голове, довели его волнение до крайней степени… В эту минуту снова, как отдаленное эхо, послышался тот же странный, глухой голос:
— Не бойся ничего, — говорил он, — ты спасен до вечера… Не вздумай только уклоняться от свидания, которое я тебе назначаю; мщение мое будет ужасно!
Не успел голос договорить этих слов, как четыре посла, отправленные брахматмой, опрометью вбежали в зал, причем один из них держал в руке окровавленный кинжал; все четверо находились в невероятном возбуждении. Тревога охватила всех присутствующих, но никто не осмеливался говорить раньше верховного вождя:
— Что с вами?.. Что случилось?.. Где англичанин? — поспешил спросить брахматма.
— В ту минуту, когда мы подошли к белатти-бенгалоу, — начал предводитель маленького отряда, — мы услышали громкий крик… Мы бросились вперед и вошли в комнату, занятую англичанином, в ту минуту, когда какой-то человек выпрыгнул из окна и скрылся среди соседних развалин. Мы подошли к англичанину: кровь его текла ручьем из раны в сердце; он был мертв. Мы вынули кинжал из раны, и каково же было наше удивление, когда мы узнали в нем Кинжал Правосудия Духов Вод.
— Ты говоришь правду? — спросил брахматма.
— Вот он.
Верховный вождь осмотрел оружие, на одной стороне которого оказались вырезанными следующие священные слова: «Во имя славного, могущественного и справедливого», а на другой — кабалистический знак тайного трибунала.
Это был действительно Кинжал Правосудия Духов Вод.
Брахматма тотчас же понял, что здесь была какая-то тайна, которую не следует разъяснять при всем собрании, не рискуя затронуть достоинство Совета Семи в лице по крайней мере одного из его членов, а потому с необыкновенным присутствием духа воскликнул, увидев кинжал:
— Братья! Трибунал Трех произнес свой приговор. Нам остается лишь преклониться перед неопровержимым доказательством невиновности нашего брата, несправедливо обвиненного английским шпионом. К счастью, англичанин получил наказание за свои преступления раньше, чем мы по его наущению совершили непоправимую несправедливость. Воздадим же должное предусмотрительности Трех и возблагодарим Шиву, давшего им свою бессмертную мудрость.
Глубокое молчание царило среди присутствующих; уважение, к которому примешивался ужас, внушаемый этим знаменитым трибуналом, члены которого были неизвестны даже брахматме, было таково, что самое ничтожное одобрение считалось уже как бы посягательством на достоинство и беспристрастие его решений.
Мы уже говорили, что тайный трибунал выбирался из Совета Семи, но выборы эти происходили таким образом, что не только брахматма, но даже Совет, взятый во всем своем составе, не знал, из кого он состоял. Трибунал действовал постоянно, но каждый месяц один из его членов, раньше других выбранный, заменялся по жребию новым; ежемесячная сессия таким образом никогда не бывала в одном и том же составе. Поэтому понятно, что при постоянной смене членов и абсолютной тайне, хранимой под страхом смертной казни как выходящими из состава членами, так и вновь избранными, никто не мог проникнуть в тайну этой организации.
Объяснение брахматмы было принято всем собранием с благоговейным почтением, и никому не пришло даже в голову сомневаться в нем. Что касается падиала, то парализованный странностью целого ряда событий, которых он не понимал и которые спасли ему жизнь, он ждал с нетерпением конца собрания, чтобы без помехи предаться переполнявшей его радости. В первый момент он понял только одно: враг его умер и не в состоянии донести на него; равнодушный ко всему, что происходило вокруг него, он не видел, как факир Утами занял свое место во время волнения, произведенного известием о смерти английского полицейского, не заметил также и знака, которым тот обменялся с членом Совета Семи, игравшим, очевидно, первую роль во всем этом таинственном происшествии.
Успокоившись до некоторой степени во время речи брахматмы, он увидел вдруг факира, который стоял у колонны неподвижно, как сфинкс, устремив созерцательный взор вперед и машинально перебирая четки из янтаря и красного дерева. Он едва не вскрикнул от удивления, но, к счастью, сдержал себя; удивление его еще более возросло, когда он увидел, как этот странный человек, поднял на него взор и медленно поднес к губам палец, как бы призывая его к осторожности.
Это движение в сочетании со всем, что падиал перед этим видел и слышал, сразу объяснило ему, чья рука нанесла удар Кинжалом Правосудия. Но в то время, как общее положение его дела прояснилось, мысли его все больше и больше путались. После бесчисленных случаев измены, в которых он был виноват перед обществом Духов Вод, он никак не мог убедить себя в том, что один из членов этого общества не остановился перед преступлением, чтобы спасти его. Даже брахматма, торжественно обещавший примерное наказание изменнику, примкнул в самую последнюю минуту к его неизвестным защитникам.