Том 10. Мертвое озеро
Шрифт:
— Не пролежит места, — говорит Алексей Алексеич.
— Не нам, так детям пригодится, — прибавляет Иван Софроныч.
И вследствие такой логики не было вещи, которой не купили бы они, будь только дешево, или хоть не поторговали. Идет ли солдат с бритвами, везут ли старую двуспальную кровать, торчит ли между старым хламом упраздненная вывеска, эстампы ли какие завидят они на прилавке,
— Эй, тетка! продажные, что ли? — спрашивал Алексей Алексеич, увидав бабу с рукавицами.
— Продажные, батюшка, — отвечала баба, останавливаясь.
— А что просишь?
— Да девять гривенок, батюшка.
— Девять гривен! — с ужасом восклицал Алексей Алексеич.
— Девять гривен! — повторял с таким же ужасом Иван Софроныч.
И оба они взглядывали на старуху как на помешанную.
— А то как же, кормильцы? — говорила она. — Ужели не стоят? Да ты погляди, какой товар-то!
И старуха принималась выхвалять рукавицы. Покупатели молча и терпеливо выслушивали длинную похвальную речь.
— Так, так, — лишь изредка иронически замечал Иван Софроныч.
Алексей же Алексеич, вертя своей тростью и стараясь как можно глубже вонзить ее в землю, казалось, погружен был в посторонние мысли, и когда старуха наконец умолк<а>ла, он вдруг совершенно неожиданно спрашивал ее:
— А что, тетка, есть на тебе крест?
Старуха широко раскрывала изумленные глаза, крестилась и произносила:
— Что ты, батюшка? ужели без креста? Православная — да без креста!
— Ну так как же. И не стыдно! Девять гривен просишь за штуку, которая и половины не стоит!
— Что ты, кормилец! Уж и половину. Да тут одного товару на полтину.
— На полтину! — с ужасом восклицал Алексей Алексеич.
— На полтину! — с таким же ужасом повторял Иван Софроныч.
И оба они опять посмотрели на старуху как на безумную и помолчали.
— Да что ты, тетка, нас за дураков, что ли, считаешь? — говорил Иван Софроныч обиженным голосом.
— Как за дураков… что ты, батюшка? А ты вот сам разочти. Жаль, счетцев нет: не на чем выложить!
— Ну, выложим, изволь, выложим! — говорил Алексей Алексеич, доставая из кармана маленькие счеты, без которых никогда не выходил со двора, когда бывал в городе.
Начинали выкладывать. Старуха толковала свое, покупатели — свое.
— Ну вот видишь: кожа столько-то, варежки столько-то, работа столько-то, и выходит всего тридцать пять копеек!
— Нет, уж меньше семи гривен, как
— Семь гривен! семь гривен! — с ужасом восклицали один за другим покупатели.
— Да приходи ко мне, — говорил Иван Софроныч, — да я тебе по сороку копеек сколько хочешь таких точно продам.
— А коли свои есть, так неча и говорить.
И старуха идет.
— Тридцать пять взяла?
— Своей цены не даете!
— Ну, сорок?
Баба не отвечала и быстро удалялась.
— Да ты хочешь продать? — вскрикивал Алексей Алексеич.
— Как не хотеть!
Баба останавливалась.
— Ну так говори делом.
— Чего говорить, коли своей цены не даете!
— Как не даем? Ведь выкладывали.
— Да как выкладывали — по-своему всё.
— Ну, выложим, изволь, опять выложим, по-твоему.
Начиналось снова выкладывание.
— Варежки: девять копеек…
— Двенадцать, — перебивала старуха.
— Девять, — говорил Алексей Алексеич, страшно стуча костяшками.
— Девять, девять, — подтверждал Иван Софроныч.
— Тесемка: три.
— Четыре!
— Кожа, работа… Ну и выходит тридцать восемь копеек.
— Как тридцать восемь! что ты, батюшка?
— Ну, сорок, сорок! Барыша пять… Ну, взяла сорок пять?
— Нет уж, меньше шести гривен взять не могу.
— Такой упрямой старухи я еще не видывал! — сердито восклицал Алексей Алексеич, смешивая костяшки. — Нет, что с ней слова терять. Видно, не хочет продать.
— Не хочет! — лаконически подтверждал Иван Софроныч.
— Как не хотеть? Вот что выдумали, прости господи! — возражала обиженная старуха.
— Ну, так сколько же?
— Да нет, не хочет, не хочет! — восклицал Иван Софроныч, поддразнивая бабу.
— А видно, вы, вижу я, купить не хотите, — сердясь, возражала она.
— Ну, взяла сорок пять?
— Да не будет с ней толку! — замечал Иван Софроныч.
— Будет, Иван Софроныч, будет.
— Не будет.
— Так вот же будет, прибавлю ей пятак. Ну, дам полтину — бери деньги!
— Полтину! — восклицал Иван Софроныч. — Да что у вас денег куры не клюют, что ли? И охота с ней связываться?.. Не видите разве — баба белены объелась!
— А ты не обижай ее, Иван Софроныч, пусть она сама увидит, пусть увидит. Ну, выкладывали? Ладно даю, ведь ладно, — взяла полтину?
— Да, возьмет она, дожидайтесь!
Наконец торговка, осыпая Ивана Софроныча свирепыми взглядами, изъявляла согласие.