Том 10. Пьесы, написанные совместно
Шрифт:
Идет навстречу, показывается Худобаев, в теплом пальто, с меховым воротником, с головой, обвязанной шарфом.
Барин!.. Да это вы?.. Не почиваете еще?
Худобаев. Не мог заснуть — бессонница! Но вообще я чувствую себя теперь довольно хорошо и бодро. Вышел освежиться! Доктора говорят, что деревенский воздух располагает ко сну.
Дерюгин. Это действительно, потому воздух легкий.
Худобаев. Ночь прекрасная; немного сыро, в левой ноге ощущаю ревматизм.
Дерюгин.
Худобаев. Не заметил; задумался. (Садится на бревно.)
Дерюгин. Это так-с; за этой думой можно уйти далеко. У нас так-то мужичок есть, Панкратом зовут, случилось с ним летось, лошадь у него увели; вот и пошел он искать, да дорогой и задумайся, идет да и думает. Шел, шел так, да в чужую губернию и зашел. Ну, обыкновенно, за бродяжничество в остроге посидел там, сколько ему следует, да уж на третий месяц так-то по этапу и вернулся. И теперь смеются ему: «А что, Панкрат, лошадь нашел?» — Как шибко ругается за это, страсть!
Худобаев (про себя). Н-да, многое еще надо сообразить.
Дерюгин. Да что тут, сударь, соображать! Дело все на глазах. Надо решение какое-нибудь от вас.
Худобаев. И решимость есть, но меня несколько форма затрудняет: в какой форме?
Дерюгин. А ежели без формы, безо всякой пока сделать, ее на после отложить?
Худобаев. Нет, вы не знаете, о чем я думаю.
Дерюгин. Конечно, сударь, мы люди темные, вы нас простите! Мы брякаем так, от своего необразования. Я полагаю так, что это вы насчет то есть купчей крепости?
Худобаев. Ах, нет, совсем не то!
Дерюгин. А завтра надо нам, сударь, являться; уж то ли, другое надо барышне сказать.
Худобаев. Завтра… да… непременно завтра.
Дерюгин. А мне тоже что-то не послалось: лег это на сене… пес его знает, точно кусает что-то; встал и пошел; да вот, кстати, лес тут свой на реке посмотреть, цел ли. Купил у плотовщиков, а убрать не успел. Ну, и берет опаска. Народ у нас — выжига, свой же сосед не постыдится убрать, что плохо лежит. Спуститься, привязать хорошенько. (Скрывается.)Я тотчас-с, а там хоть и провожу вас.
Худобаев. Мне кажется… да… нет сомнения, ведь сама же намекнула: «Может быть, ваше счастье близко, здесь!» Какая милая женщина! Она теперь в сладком сне, с улыбкой на устах! Какая картина! (Напевает.)
На заре ты ее не буди, На заре она сладко так спит!Дерюгин (показываясь). Прикрутил крепко! Вот как, барин песенки распевает! Слава богу, поправились!
Худобаев. Ночь очень хороша, невольно что-то чувствуешь!.. И притом… да… мне несравненно лучше, я очень
Дерюгин. Всякое дыхание радуется, к примеру! Такая погода стоит! И уборка у нас важная, что бог даст дальше! А как рыба плещется, нет, нет, да и ударит, ровно поленом! Что ее здесь, этой рыбищи! Вот кабы невод хороший, пудов пятьдесят зацепить можно.
Худобаев. Но все-таки я чувствую, что сыро; надо домой. (Идет.)
Дерюгин (следуя за ним). Да, уж поберегайтесь, сударь, а то опять бы не расклеиться!
Уходят. Слышен плеск весел, но лодки за берегом не видно. Удары весел замолкают. Входит на берег Ренева, за ней Рабачев.
Ренева, Рабачев.
Ренева. Фу!.. Хорошо!.. Хорошо ведь?
Рабачев. Хорошо!
Ренева. Вот теперь сядем здесь, поговорим, отдохнем. (Садится на бревно.)Вы не думайте, мы еще покатаемся! Вы не устали грести?
Рабачев. Нисколько не устал.
Ренева (оглядываясь). Где это мы? Я этого места что-то не помню. Мы не отсюда поплыли?
Рабачев. Нет. (Встает и указывает налево.)Вон ваша деревня; а поплыли мы вон — ниже, от моей усадьбы.
Ренева (встает, одной рукой опирается на плечо Рабачева, а другой показывает вдоль по реке). А вон это? Где это огонек светится?
Рабачев. Это у купца Горбина во флигеле, тут ваш покупщик Худобаев обитает на даче.
Ренева. Вот он где! Ха, ха, ха! Не спит! Что-то он делает? Верно, банки ставит. Чем-то он меня завтра утешит?.. А вот еще близко огонек. Вдруг мигнул и погас. Заметили?
Рабачев. Заметил.
Ренева. У кого это?
Рабачев. У Василькова в доме.
Ренева. Ах, так вот где Васильков живет! Миленькая эта Оля у него. Забежала ко мне раз, да и пропала. Теперь я осмотрелась и узнаю местность. (Указывая налево.)Там дальше, за рощей, кажется, Тиновка Залешина?
Рабачев. Да, там.
Ренева. Залешин!.. (Задумывается.)Когда-то и с ним проводили мы ночи в горячих беседах!.. Почивает он теперь после сытного ужина на душном пуховике! А бог весть, может быть, и хандрит!.. А ночь-то, ноченька! Да, хороша она; а всё не то, что там, далеко, под другими небесами!
Рабачев. Хорошо и здесь; особенно тому, кто не видал другого.
Ренева. Да; но здесь, когда хорошо, то все куда-то манит тебя — улетел бы; а там бывают такие минуты, что никуда уж не хочется. Впрочем, мне сегодня, вот сейчас, и здесь хорошо; так хорошо мне, как давно не было: и грустно, и сладко! И никуда не манит… Одного бы мне теперь…