Том 10. Пьесы, написанные совместно
Шрифт:
Шургин (ходит и чистит ногти). Что канцелярские книги?
Иванов (привстав). Не очень-с… порядок не совсем… а все-таки нельзя сказать, ваше превосходительство!
Шургин. Ничего не понимаю… говорите коротко и ясно.
Иванов. Страховая-с, ваше превосходительство, вот что-то… Впрочем…
Шургин (останавливаясь).
Иванов. У меня-с голова, ваше превосходительство… Что-то у меня в голове-с…
Шургин. Так отдохните немного или возьмите холодный душ и потом займитесь. Впрочем, кажется, безошибочно можно заключить, что здесь порядка никакого, упущений тьма… Не говоря уже о злоупотреблениях и разных разностях, лошадиные хвосты там, поборы с мужиков…
Входит Сандырев.
Шургин, Иванов и Сандырев.
Сандырев (вытягиваясь). Имею честь представиться… Не имел счастья лично встретить ваше превосходительство.
Шургин (кивает). Здравствуйте, здравствуйте! Вы давно служите? Я забыл. (Ходит.)
Сандырев. Тридцать лет беспорочной службы, ваше превосходительство.
Шургин. Странно! И терпелся такой порядок, такие злоупотребления, такая распущенность!
Сандырев. Злоупотреблений никаких, ваше превосходительство. Если что, так это по обоюдному соглашению, за мои одолжения и неусыпный труд!
Шургин (останавливаясь, возвышает голос). Что вы мне говорите! Служба не терпит никаких обоюдных соглашений. Вся ваша служебная деятельность определена законом; там нет обоюдных соглашений. Входить в соглашение с частными лицами вы можете только в ущерб службе, в ущерб заведенному порядку. И, вдобавок, какой-то чубук — чорт знает что!
Сандырев. Чубук-с! Это — мое человеколюбие, ваше превосходительство.
Шургин. Как — человеколюбие? Вот не ожидал!
Сандырев. Двадцать лет стараюсь от гнусного порока исправить человека.
Шургин. Чубуком?
Сандырев. Точно так, ваше превосходительство.
Шургин. Странная филантропия.
За сценой голос Насти: «Ведь лебедь был моим папашей».
Поет!.. кто это?
Сандырев. Моя дочка-с, Настенька; если беспокоит ваше превосходительство, то я прикажу…
Шургин. Нет,
Сандырев раскланивается и уходит. Шургин ходит, вынимает сигару; Иванов, вскочив, подает ему огня; Шургин закуривает и садится в кресло.
Шургин (как бы про себя). Да, в отставку, и нечего толковать, и оставаться здесь больше незачем. Нет, этих древних порядков терпеть нельзя.
Входит Настя с корзиной печенья и горничная с подносом, на котором кофе.
Шургин, Иванов, Настя и горничная.
Настя. Ваше превосходительство, кофе… не угодно ли?
Горничная ставит кофе на стол и уходит.
Шургин (с улыбкой). Благодарю-с, благодарю…
Иванов быстро забирает дела и уходит в канцелярию.
Если не ошибаюсь, это вы пели сейчас?
Настя. Да, я…
Шургин. А у вас хорошенький голосок.
Настя. Я ведь не училась; я так пою, как попало.
Шургин. Тембр хорош, свежий, звучный. (Пьет кофе.)
Настя. Может быть. Я ничего не слыхала, не видала в жизни, так сама судить не могу. Ваше превосходительство, я к вам с просьбой.
Шургин. Что прикажете, весь — внимание…
Настя (садясь). Я хочу служить, ваше превосходительство!
Шургин. Служить? То есть как?
Настя. Так, как чиновники; ведь теперь, говорят, женщины служат, им разрешено…
Шургин. Ха, ха, ха… Какая мысль! Прекрасно… Где же вы желаете служить?
Настя. Под вашим начальством, не иначе… Вы такой снисходительный к подчиненным, я слышала, а то есть ужасно сердитые генералы. Ах, тех я боюсь…
Шургин. Ха, ха, ха… да, женщины служат… но частно… не нося мундира!
Настя (кокетливо). И я буду частно.
Шургин. Вам ведь большое жалованье нужно дать, ха, ха! А у меня нет.
Настя. На первый раз я буду довольна и небольшим.
Шургин. За какой же стол, к каким делам мы вас поместим?
Настя. Я на все годна понемножку: я ведь письмоводителем у папа; я все бумаги знаю!