Том 10. Повести и рассказы 1881-1883

Тургенев Иван Сергеевич

Первые печатные отклики на повесть Тургенева были также положительными. И писатель имел все основания записать 15 (27) января 1883 г. в своем дневнике: «Повесть моя появилась и в Петербурге и в Москве — и, кажется, и там и тут понравилась. Чего! даже Суворин в „Новом времени“ расхвалил» ( Лит Насл,т. 73, кн. 1, с. 398). Действительно, Незнакомец (А. С. Суворин), назвав это произведение «перлом», отмечал далее, что образ Клары Милич навеян Кадминой, которая подверглась идеализации под пером писателя, и что понять ее «глубокий талант <…> заставить жалеть об этом таланте, которого ждала лучезарная слава, об этой женщине, которая соединила в себе лучшие дары артистки, мог только большой талант и такой искренний гуманист, как Тургенев» (Новое время, 1883, № 2460, 3 января).

Арс. И. Введенский также причислил повесть к «поэтическим перлам, свидетельствующим о полной еще силе поэтического таланта автора» (Голос, 1883, № 6, 6 января).

В. В. Чуйко в «Литературной хронике», подобно

Суворину, упомянул о Кадминой. Он также находил, что ее портрет у Тургенева «несколько идеализирован и почти наверное в нем существуют черты, не существовавшие в оригинале». Одно из замечаний критика показывает, что он совершенно не понял замысла писателя. По мнению Чуйко, повесть можно было бы кончить самоубийством Клары Милич, и тогда в ней было бы «больше художественного единства и даже, может быть, больше правды» (сцены «галлюцинаций и таинственных видений» он считал «вводными»). В заключение Чуйко все же писал, что повесть эта является «высоко поэтическим созданием» и принадлежит «к лучшим произведениям Тургенева». Особо отмечал он, что в «Кларе Милич» «форма изумительна и язык изящен в высшей степени» (Новости и Биржевая газета, 1883, № 6, 8 (20) января).

Несомненные литературные достоинства и руку мастера, «не утратившего своей творческой силы под бременем пройденного жизненного пути», усматривал в повести Тургенева и анонимный рецензент «Одесского листка». Вспомнив о Кадминой, которая летом 1881 г. выступала в Одессе на драматической сцене, он справедливо писал: «Конечно, Клара — далеко не точный портрет Кадминой, изображенный реалистом, старающимся сделать верную копию действительности; это создание художника, проникающего в сердце, умеющего читать в душе» (Одесский листок, 1883, № 6, 9 (21) января).

Вполне сочувственным оказался и отзыв, автором которого был А. М — в (А. П. Милюков) [154] , отмечавший, что, «несмотря на некоторую эксцентричность в характере лиц и фантастическую исключительность в развязке рассказа, он приковывает к себе читателей своими подробностями и самостоятельностью взгляда, свойственного истинному дарованию» ( СПб Вед,1883, № 18, 18 января).

В отличие от газетных откликов оказались суровыми мнения о повести Тургенева критиков радикальных журналов. Так, в «Журнальных заметках» «Дела» выступил М. П. (М. А. Протопопов), обвинявший Тургенева в увлечении спиритизмом (1883, № 2, Современное обозрение, с. 33).

154

Псевдоним раскрыт И. Т. Трофимовым в его статье: «„Клара Милич“. „Песнь торжествующей любви“. Статьи А. М-ва». — Т сб,вып. 3, с. 165–166.

Критик «Русского богатства». Созерцатель (Л. Е. Оболенский), в статье, озаглавленной «Обо всем. (Критические этюды)», в шутовском тоне излагал содержание «Клары Милич»; повесть сравнивалась им с «Фаустом» Тургенева и предпочтение отдавалось последнему, где налицо «живая, светлая правда» и «поэзия деталей» ( Рус бог-во,1883, № 2, с. 464).

В защиту Тургенева от нападок критика «Русского богатства» выступил в «Неделе» П. М. (П. О. Морозов). Вполне сочувственно отнесясь к повести Тургенева, он усматривал в ней дальнейшее развитие темы, затронутой в «Песни торжествующей любви». По его мнению, «любовь Аратова к Кларе, вполне осознанная им только после утраты этой женщины, до тех пор любимой бессознательно, — то же торжествующее чувство, всецело захватывающее человека, с каким мы встретились в первой новелле» (Неделя, 1883, № 10, 6 марта, столб. 316).

Как уже указывалось выше, Тургенев, собираясь взяться за разработку темы «посмертной влюбленности», предполагал сначала написать рассказ «вроде Эдгара По» (см. с. 424). Однако тургеневские методы ввода в повествование «таинственного» иные, нежели у американского писателя. По мнению Л. В. Пумпянского, «Тургенев тщательно стушевывает таинственный характер явления, растворяет его в рассказе, обставляет рядом чужеродных элементов (например, комически-бытовых), вообще пользуется целым аппаратом средств для сплава таинственной части рассказа с нейтральным материалом» ( Т, Сочинения,т. 8, с. XIII). Пумпянский отмечает, что у Тургенева почти всегда налицо введение элементов второго, естественного толкования таинственного явления. В качестве примера исследователь приводит конец XVIII главы повести «Клара Милич», где даются два толкования («таинственное» и естественное) причины нахождения в руке Аратова (после его кончины) пряди волос Клары.

Основная сюжетная линия повести взята Тургеневым из жизни. Но мотив любви после смерти, любви, которая сильнее смерти, занимал писателя и ранее, отчасти в «Несчастной» (1868), «Фаусте» (1855) и в заключительных строках романа «Отцы и дети» (1861) (см.: Поляк,с. 240).

Замысел повести «Клара Милич» возник у Тургенева независимо от Э. По, хотя у этого писателя подобные мотивы также имеются в ряде произведений («Элеонора», «Морэлла», «Леди Лигейя» и др.). Л. Поляк, сопоставив повесть Тургенева с рассказами Э. По, приходит к справедливому выводу, именно:

наличие общих мотивов у обоих писателей (посмертная любовь, галлюцинация) не позволяет, однако, говорить о литературном влиянии Э. По на Тургенева, ибо этому препятствует «противоположность их стиля, отсутствие композиционного сходства» ( Поляк,с. 244) [155] .

155

Ср.: ТурьянМ. Тургенев и Эдгар По. (К постановке проблемы). — Studia Slavica, Budapest, 1973, t. 19, fasc. 4, p. 411–415.

Нет также оснований сближать «Клару Милич» с драмой Кальдерона «Любовь после смерти» (1651). Кроме заглавия и имени героини (у Кальдерона она названа доньей Кларой Малек), повесть Тургенева, первоначально названная им «После смерти», не имеет ничего общего с произведением испанского драматурга [156] . Значительно ближе «Клара Милич» (отчасти по сюжету, а также по общей тональности и сходству некоторых деталей) к рассказу французского писателя Вилье де Лиль Адана (Villiers de L’Isle-Adam A., 1840–1889) [157] под названием «V'era» (по имени героини) [158] . Это был оригинальный прозаик, произведения которого наполнены странными видениями и снами. С. И. Родзевич в статье «Тургенев и символизм» первым указал на элементы сходства между «Кларой Милич» и «Верой» Вилье де Лиль Адана. В то же время он отметил, что, хотя «иррациональная» стихия нашла в последней повести Тургенева «достаточно яркое выражение», с нею «соединяется доля врожденного скептицизма», чего не наблюдается в «Вере» Вилье де Лиль Адана [159] .

156

О знакомстве Тургенева с его творчеством см.: ЛиповскийА. Увлечение И. С. Тургенева Кальдероном. — Литературный вестник, 1903, т. VI, кн. 5, с. 33–37; АлексеевМ. П. Тургенев и испанские писатели. — Литературный критик, 1938, № 11, с. 139.

157

См. о нем: Pontavice de HeusseyR. Villiers de L’Isle-Adam. Paris, 1893; рецензия — ВЕ,1894, № 1, с. 442–445.

158

Русский перевод («Вера») А. Мирэ см. в четвертом томе «Чтеца-декламатора» (Киев, 1909, с. 99–109).

159

РодзевичС. И. Тургенев. К 100-летию со дня рождения… Статьи. 1. Киев, 1918, с. 134. Этот исследователь ошибочно предполагал, что в «Вере» отразилось знакомство с «Кларой Милич». Между тем скорее можно допустить обратное, так как до включения в сборник «Contes cruels» «Вера» неоднократно печаталась в других изданиях, например, в «La R'epublique des Lettres» (6 августа 1876 г.), «Beaumarchais» (9 октября 1880 г.) и др. (сообщил Ж.-В. Арменжон. См. также примечание к с. 105). Таким образом, Тургенев мог ознакомиться с этим произведением французского писателя до создания «Клары Милич».

«Клара Милич» связана с рядом более ранних произведений Тургенева. В последней повести писателя нашла отражение старая его мысль о воздействии на человека таинственных сил, лежащих вне его, в природе (ср. с «Поездкой в Полесье», «Фаустом», «Призраками»). Это не мистицизм в обычном его понимании, но некое «двоемирие», ведущее свое начало от романтизма.

По мнению Г. А. Бялого, «таинственное» у Тургенева (в частности, и в «Кларе Милич») связано с интересом писателя к «положительному», эмпирическому естествознанию (см.: БялыйГ. Тургенев и русский реализм. М.; Л., 1962, с. 209–213, 220–221).

Еще при жизни Тургенева его повесть была переведена на ряд западноевропейских языков.

Так, 15 января 1883 г. повесть появилась во французском переводе под заглавием «Apr`es la mort» в «Nouvelle Revue». В этом французском переводе имеется пассаж, которого нет в русском тексте. После абзаца на с. 312, который оканчивается фразой: «Oh! ce baiser» (в оригинале: «О, этот поцелуй» — с. 115), следует текст: «Il y a des gens, pensait-il encore, qui, s’ils apprenaient tout ceci, me prendraient pour un fou. Si ces gens savaient quelle s'er'enit'e r`egne `a pr'esent dans mon esprit! Et il souriait de nouveau» («Существуют люди, — думал он еще, — которые сочли бы меня безумным, если бы узнали всё это. Если бы эти люди представляли себе, какое спокойствие царит сейчас в моем уме! И он снова улыбался»). Чем объясняется это отличие французского перевода от текста, напечатанного в «Вестнике Европы» и печатавшегося с тех пор во всех изданиях Сочинений Тургенева, сказать трудно. В конце повести во французском переводе (с. 314) опущена фраза, имеющаяся в русском тексте: «Смерть! Смерть, где жало твое?»