Том 11. Былое и думы. Часть 6-8
Шрифт:
– Это совершенно не так, тут нет ни слова дельного!
– Однако, – заметил я, – нет полутора месяца, как я оставил Геную, и в Италии был два года без выезда, и могу сам подтвердить многое из того, что говорил ему от имени друзей.
– Оттого-то вы это и говорите, что вы были в Генуе. Что такое Генуя? Что вы могли там слышать? Мнение одной части эмиграции. Я знаю, что она так думает, я и то знаю, что она ошибается. Генуя – очень важный центр, но это одна точка, а я знаю всю Италию; я знаю потребность каждого местечка от Абруцц до Форалберга. Друзья наши в Генуе разобщены со всем полуостровом, они не могут судить об его потребностях, об общественном настроении.
Я сделал еще два-три опыта, но он уже был en garde [4] , начинал
– Я вам очень благодарен, – сказал он, подумав. – Я должен знать мнение наших друзей; я готов взвесить каждое, обдумать каждое, но согласиться или нет – это другое дело; на мне лежит большая ответственность не только перед совестью и богом, но перед народом итальянским.
Посольство мое не удалось.
4
настороже (франц.). – Ред.
Маццини тогда уже обдумывал свое 3 февраля 1853 года; дело для него было решенное, а друзья его не были с ним согласны.
– Знакомы вы с Ледрю-Ролленом и Кошутом?
– Нет.
– Хотите познакомиться?
– Очень.
– Вам надобно с ними повидаться, я вам напишу к обоим несколько слов. Расскажите им, чт'o вы видели, как оставили наших. Ледрю-Роллен, – продолжал он, взяв перо и начав записку, – самый милый человек в свете, но француз jusqu’au bout des ongles [5] : он твердо верует, что без революции во Франции Европа не двинется, – le peuple initiateur!.. [6] А где французская инициатива теперь? Да и прежде идеи, двигавшие Францию, шли из Италии или из Англии. Вы увидите, что новую эру революции начнет Италия! Как вы думаете?
5
до кончика ногтей (франц.). – Ред.
6
народ-инициатор! (франц.). – Ред.
– Признаюсь вам, что я этого не думаю.
– Что же, – сказал он, улыбаясь, – славянский мир?
– Я этого не говорил; не знаю, на чем Ледрю-Роллен основывает свои верования, но весьма вероятно, что ни одна революция не удастся в Европе, пока Франция в том состоянии прострации, в которой мы ее видим.
– Так и вы еще находитесь под prestige’eм Франции?
– Под престижем ее географического положения, ее страшного войска и ее естественной опоры на Россию, Австрию и Пруссию [7] .
7
Этот разговор был осенью 1852.
– Франция спит, мы ее разбудим.
Мне оставалось сказать: «Дай бог, вашими устами мед пить!»
Кто из нас был прав на ту минуту, доказал Гарибальди. В другом месте я говорил о моей встрече с ним в вест-индских доках, на его американском корабле «Common Wealth».
Там за завтраком у него, в присутствии Орсини, Гауга и меня, Гарибальди, говоря с большой дружбой о Маццини, высказывал открыто свое мнение о 3 феврале 1853 (это было весной 1854) и тут же говорил о необходимости соединения всех партий в одну военную.
В тот же день, вечером, мы встретились в одном доме; Гарибальди был невесел, Маццини вынул из кармана лист «Italia del Popolo» и показал ему какую-то статью. Гарибальди прочитал ее и сказал:
– Да, написано бойко, а статья превредная; я скажу откровенно: за такую статью стоит журналиста или писателя сильно наказать. Раздувать всеми силами раздор между нами и Пиэмонтом в то время, когда мы только имеем одно войско – войско сардинского короля! Это опрометчивость и ненужная дерзость, доходящая до преступления.
Маццини отстаивал журнал; Гарибальди сделался еще скучнее.
Когда он собирался ехать с корабля, он говорил, что
После этого разговора, осажденный со всех сторон неустрашимым легионом дам, Гарибальди ловкими маршами и контрмаршами выпутался из хоровода и, подойдя ко мне, шепнул мне на ухо:
– Вы до которого часа останетесь?
– Поедемте хоть сейчас.
– Сделайте одолжение.
Мы поехали; на дороге он сказал мне:
– Как мне жаль, как мне бесконечно жаль, что Рeрро [8] так увлекается и с благороднейшим, чистейшим намерением делает ошибки. Я не мог вытерпеть давеча: тешится тем, что выучил своих учеников дразнить Пиэмонт. Ну что же, если король бросится совсем в реакцию, свободное слово итальянское смолкнет в Италии и последняя опора пропадет? Республика, республика! Я всегда был республиканец, всю жизнь, да дело теперь не в республике. Массы итальянские я знаю лучше Маццини, я жил с ними, их жизнию. Маццини знает Италию образованную и владеет ее умами; но войска, чтоб выгнать австрийцев и папу, из них не составишь; для массы, для народа итальянского одно знамя и есть – единство и изгнание иноземцев! А как же достигнуть до этого, опрокидывая на себя единственно сильное королевство в Италии, которое, из каких бы причин ни было, хочет стать за Италию и боится? Вместо того чтоб его звать к себе, его толкают прочь и обижают. В тот день, в который молодой человек поверит, что он ближе к эрцгерцогам, чем к нам, судьбы Италии затормозятся на поколение или на два.
8
Уменьшительное от Джузеппе.
На другой день было воскресенье, он ушел гулять с моим сыном, сделал у Калдези его дагерротип и принес мне его в подарок, а потом остался обедать.
Середь обеда меня вызывает один итальянец, посланный от Маццини, – он с утра отыскивал Гарибальди; я просил его сесть с нами за стол.
Итальянец, кажется, хотел говорить с ним наедине, – я предложил им идти ко мне в кабинет.
– У меня никаких секретов нет, да и чужих здесь нет, говорите, – заметил Гарибальди.
В продолжение разговора Гарибальди еще раз повторил, и притом раза два, то же, что мне говорил, когда мы ехали домой.
Он внутренно был совершенно согласен с Маццини, но расходился с ним в исполнении, в средствах. Что Гарибальди лучше знал массы, в этом я совершенно убежден. Маццини, как средневековый монах, глубоко знал одну сторону жизни, но другие создавал;он много жил мыслью и страстью, но не на дневном свете; он с молодых лет до седых волос жил в карбонарских юнтах, в кругу гонимых республиканцев, либеральных писателей; он был в сношениях с греческими гетериями и с испанскими exaltados [9] , он конспирировал с настоящим Каваньяком и поддельным Ромарино, с швейцарцем Джемсом Фази, с польской демокрацией, с молдо-валахами… Из его кабинета вышел благословленный им восторженный Конарский, пошел в Россию и погибнул. Все это так, но с народом, но с этим solo interprete della legge divina [10] , но с этой густой толщей, идущей до грунта, т. е. до полей и плуга, до диких калабрийских пастухов, до факинов и лодочников, он никогда не был в сношениях; а Гарибальди не только в Италии, но везде жил с ними, знал их силу и слабость, горе и радость; он их знал на поле битвы и середь бурного океана и умел, как Бем, сделаться легендой: в него верили больше, чем в его патрона Сан-Джузеппе.
9
радикалами (испан.). – Ред.
10
единственным истолкователем божественного закона (итал.). – Ред.