Том 11. Монти Бодкин и другие
Шрифт:
— Да?
— Поэтому он не может ехать в Брайтон.
И опять Лльюэлин как-то смутно почувствовал, что суть разговора от него ускользает.
— Ему нужно в Брайтон?
— Это я хотела его туда послать, чтоб он положил в банк мой жемчуг. Что же еще делать, когда вокруг столько воров?
Пока она говорила, в холле зазвонил телефон, и она ушла, оставив Лльюэлина созерцать шкатулку. Он чувствовал облегчение, сравнимое только с тем, которое пришло к Шимпу, когда тот услышал из уст присяжных: «Не виновен». По правде сказать, он еще не до конца выкарабкался из того супа, который еще недавно грозил
Лльюэлин с нежностью думал о желудочном соке, который уж точно сделал то, что надо; но тут обладатель этого сока внезапно появился в окне. Несчастный киномагнат удивился. Тут удивишься! Человека корчит, а он прогуливается и заглядывает в окна.
Вероятно, Лльюэлин выразил бы свои чувства, если бы Шимп не заговорил первым.
— Эй, приятель! — сказал он. Сейчас, когда они с Лльюэлином перешли на короткую ногу, он отбросил те велеречивые формы, которые употреблял при общении с Грейс. При новых отношениях формальность была неуместна. — На выпивку есть?
Если бы какой-нибудь сопляк обратился к нему в таком тоне на студии, разговор с ним был бы короткий, но в тех стесненных обстоятельствах, в которые он сейчас попал, он не мог отвергать всякого, кто задает такие вопросы. Лишенный спиртного с той ночи в «Креветке», он стремился к нему, как олень к источнику вод. [134] Ему не нравились манеры Шимпа, но кому они нравились? И он вполне приветливо ответил, что на выпивку у него есть.
— Достал шампанского, — сказал Шимп. — Могу уступить за сорок фунтиков.
134
…олень к источникам вод — см. Пс. 41:2.
Должно быть, совершенно естественно, что мистер Лльюэлин на какое-то мгновение заколебался. Сорок фунтов за бутылку он все-таки платить не привык, да и небольшой запас наличности стремительно таял. Но он вспомнил, как приятно шампанское, а что до денег, всегда можно положиться на бездонный кошелек своего друга Бодкина.
Он решил проверить почву:
— А бутылка маленькая?
— Большая.
— Это дело!
— Я уже ее отнес и поставил в комод, в верхний ящик.
— А лед?
— В ванной.
— Вас никто не заметил?
— Меня никто никогда не замечает. Я — как тень. Сделка состоялась, и Лльюэлин из чистой вежливости спросил Шимпа о здоровье.
— Вам лучше?
— Что?
— Я слышал, вам было плохо.
По уродливому лбу Шимпа пробежало облако. Ему не нравилось всякое напоминание о разговоре с Долли.
— То хуже, то лучше, — сказал он.
— Всегда так.
— Сейчас я чувствую себя хорошо!
Лльюэлин подумал, еще бы ему не чувствовать, когда он продал бутылку шампанского за сорок фунтов; однако сохранил миролюбие.
— У меня тоже бывают боли.
— Да?
— Схватывает вот здесь.
— Говорят,
— Да, я тоже слышал.
Можно было бы сказать, что беседа достигла той степени дружественности, после которой идут одни комплименты, но Шимп испортил идиллию неуместным замечанием:
— Ну, где они?
— А?
— Мои сорок фунтиков.
— Я позже заплачу.
— Нет. Или наличные, или все насмарку.
— Я должен достать деньги из тайника.
— Хорошо, подожду.
— И увидите, где я их прячу? Нет уж!
Шимп согласился со справедливостью его слов. У него тоже были свои тайнички.
— Хорошо, — сказал он. — Я зайду за деньгами.
Оставшись один, Лльюэлин подошел к окну. Из него открывался красивый вид на парк, тем самым — и на аллею. По ней расхаживал Монти. Голова у него была опущена, брови — нахмурены, что типично для человека, размышляющего о своих сердечных проблемах. Взглянув на него, Лльюэлин ощутил одно из тех внезапных озарений, которые так поражали его сподвижников в Лльюэлин-Сити.
— Эй, Бодкин! Иди сюда!
Монти подошел к окну. Вчера вечером они с мистером Лльюэлином расстались не совсем мирно, но призывающий его голос был вполне дружелюбным, и он решил не поминать старое. Вероятно, Лльюэлин дал солнцу сесть в его гневе, [135] но при свете все выправилось.
Более того, даже если что-то недоброе все еще теплилось в груди у Лльюэлина, Монти был уверен, что любой огонь угаснет, как только он кое-что узнает. Утром Санди обрисовала надежнейший план спасительных действий, который мог прийти только в такую голову, как у нее; и Монти, без колебаний, назвал его блестящим. Мистер Лльюэлин не знал, что делать, и сам Монти не знал, что делать, Макиавелли — и тот не знал бы, окажись он рядом, а вот Санди нашла выход!.Итак, стремясь поделиться вестью, он заглянул в окно.
135
…дал солнцу — см. Еф. 4:26.
Но первым заговорил мистер Лльюэлин:
— Бодкин, у меня есть идея!
— И у меня! — ответил Бодкин. — Или, скорей, у Санди, и вы не ошибетесь, если назовете это озарением. Ее доброе сердце было так тронуто вашей бедой, что она стала искать выход, и сегодня нашла. Вы гадаете, что сказать миссис Лльюэлин, когда она обнаружит, что жемчуг фальшивый и это вы его подменили.
День выдался жарким, но по широкой спине Лльюэлина пробежал холодок.
— Вряд ли я много скажу. Говорить будет она.
— Ну, когда она будет переводить дух.
— Скорее всего, не будет.
— Хорошо, предположим, что она все-таки его переведет. Что сы тогда сделаете? Скажете, что это она подменила жемчуг! Не хотела расставаться с ним, отдавать Мэвис — и продала. Сами знаете, как она любит деньги. Вся красота этого плана в том, что тут не возразишь. Попробовать, конечно, можно, но кто ей поверит?
Они долго молчали. Монти испугался, поскольку ожидал услышать от хозяина что-нибудь вроде «Гип-гип-ура!», а тот выглядел примерно так, как, бывало, там, на студии, когда кто-то, зазевавшись, не успевал ему поддакнуть.