Том 11. Пьесы 1878-1888
Шрифт:
Попова. Я, кажется, ясно сказала: приказчик вернется из города, тогда и получите.
Смирнов. Я приехал не к приказчику, а к вам! На кой леший, извините за выражение, сдался мне ваш приказчик!
Попова. Простите, милостивый государь, я не привыкла к этим странным выражениям, к такому тону. Я вас больше не слушаю. (Быстро уходит.)
Смирнов (один).
Смирнов. Скажите пожалуйста! Настроение… Семь месяцев тому назад муж умер! Да мне-то нужно платить проценты или нет? Я вас спрашиваю: нужно платить проценты или нет? Ну, у вас муж умер, настроение там и всякие фокусы… приказчик куда-то уехал, черт его возьми, а мне что прикажете делать? Улететь от своих кредиторов на воздушном шаре, что ли? Или разбежаться и трахнуться башкой о стену? Приезжаю к Груздеву — дома нет, Ярошевич спрятался,
Смирнов и Лука.
Лука (входит). Чего вам?
Смирнов. Дай мне квасу или воды!
Лука уходит.
Нет, какова логика! Человеку нужны дозарезу деньги, впору вешаться, а она не платит, потому что, видите ли, не расположена заниматься денежными делами!.. Настоящая женская, турнюрная логика! Потому-то вот я никогда не любил и не люблю говорить с женщинами. Для меня легче сидеть на бочке с порохом, чем говорить с женщиной. Брр!.. Даже мороз по коже дерет — до такой степени разозлил меня этот шлейф! Стоит мне хотя бы издали увидеть поэтическое создание, как у меня от злости в икрах начинаются судороги. Просто хоть караул кричи.
Смирнов и Лука.
Лука (входит и подает воду). Барыня больны и не принимают.
Смирнов. Пошел!
Лука уходит. Больны и не принимают! Не нужно, не принимай… Я останусь и буду сидеть здесь, пока не отдашь денег. Неделю будешь больна, и я неделю просижу здесь… Год будешь больна — и я год… Я свое возьму, матушка! Меня не тронешь трауром да ямочками на щеках… Знаем мы эти ямочки! (Кричит в окно.) Семен, распрягай! Мы не скоро уедем! Я здесь остаюсь! Скажешь там на конюшне, чтобы овса дали лошадям! Опять у тебя, скотина, левая пристяжная запуталась в вожжу! (Дразнит.) Ничаво… Я тебе задам — ничаво! (Отходит от окна.) Скверно… жара невыносимая, денег никто не платит, плохо ночь спал, а тут еще этот траурный шлейф с настроением… Голова болит… Водки выпить, что ли? Пожалуй, выпью. (Кричит.) Человек!
Лука (входит). Что вам?
Смирнов. Дай рюмку водки!
Лука уходит.
Уф! (Садится и оглядывает себя.) Нечего сказать, хороша фигура! Весь в пыли, сапоги грязные, не умыт, не чесан, на жилетке солома… Барынька, чего доброго, меня за разбойника приняла. (Зевает.) Немножко невежливо являться в гостиную в таком виде, ну, да ничего… я тут не гость, а кредитор, для кредиторов же костюм не писан…
Лука (входит и подает водку). Много вы позволяете себе, сударь…
Смирнов (сердито). Что?
Лука. Я… я ничего… я собственно…
Смирнов. С кем ты разговариваешь?! Молчать!
Лука (в сторону). Навязался, леший, на нашу голову… Принесла нелегкая…
Лука уходит.
Смирнов. Ах, как я зол! Так зол, что, кажется, весь свет стер бы в порошок… Даже дурно делается… (Кричит.) Человек!
Попова и Смирнов.
Попова (входит, опустив глаза). Милостивый государь, в своем уединении я давно уже отвыкла от человеческого голоса и не выношу крика. Прошу вас убедительно, не нарушайте моего покоя!
Смирнов. Заплатите мне деньги, и я уеду.
Попова. Я сказала вам русским языком: денег у меня свободных теперь нет, погодите до послезавтра.
Смирнов. Я тоже имел честь сказать вам русским языком: деньги нужны мне не послезавтра, а сегодня. Если сегодня вы мне не заплатите, то завтра я должен буду повеситься.
Попова. Но что же мне делать, если у меня нет денег? Как странно!
Смирнов. Так вы сейчас не заплатите? Нет?
Попова.
Смирнов. В таком случае я остаюсь здесь и буду сидеть, пока не получу… (Садится.) Послезавтра заплатите? Отлично! Я до послезавтра просижу таким образом. Вот так и буду сидеть… (Вскакивает.) Я вас спрашиваю: мне нужно заплатить завтра проценты или нет?.. Или вы думаете, что я шучу?
Попова. Милостивый государь, прошу вас не кричать! Здесь не конюшня!
Смирнов. Я вас не о конюшне спрашиваю, а о том — нужно мне платить завтра проценты или нет?
Попова. Вы не умеете держать себя в женском обществе!
Смирнов. Нет-с, я умею держать себя в женском обществе!
Попова. Нет, не умеете! Вы невоспитанный, грубый человек! Порядочные люди не говорят так с женщинами!
Смирнов. Ах, удивительное дело! Как же прикажете говорить с вами? По-французски, что ли? (Злится и сюсюкает.) Мадам, же ву при… [32] как я счастлив, что вы не платите мне денег… Ах, пардон, что обеспокоил вас! Такая сегодня прелестная погода! И этот траур так к лицу вам! (Расшаркивается.)
32
я вас прошу (франц. je vous prie).
Попова. Не умно и грубо.
Смирнов (дразнит.) Не умно и грубо! Я не умею держать себя в женском обществе! Сударыня, на своем веку я видел женщин гораздо больше, чем вы воробьев! Три раза я стрелялся на дуэли из-за женщин, двенадцать женщин я бросил, девять бросили меня! Да-с! Было время, когда я ломал дурака, миндальничал, медоточил, рассыпался бисером, шаркал ногами… Любил, страдал, вздыхал на луну, раскисал, таял, холодел… Любил страстно, бешено, на всякие манеры, черт меня возьми, трещал, как сорока, об эмансипации, прожил на нежном чувстве половину состояния, но теперь — слуга покорный! Теперь меня не проведете! Довольно! Очи черные, очи страстные*, алые губки, ямочки на щеках, луна, шепот, робкое дыханье* — за всё это, сударыня, я теперь и медного гроша не дам! Я не говорю о присутствующих, но все женщины, от мала до велика, ломаки, кривляки, сплетницы, ненавистницы, лгунишки до мозга костей, суетны, мелочны, безжалостны, логика возмутительная, а что касается вот этой штуки (хлопает себя по лбу), то, извините за откровенность, воробей любому философу в юбке может дать десять очков вперед! Посмотришь на иное поэтическое созданье: кисея, эфир, полубогиня, миллион восторгов, а заглянешь в душу — обыкновеннейший крокодил! (Хватается за спинку стула, стул трещит и ломается.) Но возмутительнее всего, что этот крокодил почему-то воображает, что его шедевр, его привилегия и монополия — нежное чувство! Да черт побери совсем, повесьте меня вот на этом гвозде вверх ногами — разве женщина умеет любить кого-нибудь, кроме болонок?.. В любви она умеет только хныкать и распускать нюни! Где мужчина страдает и жертвует, там вся ее любовь выражается только в том, что она вертит шлейфом и старается покрепче схватить за нос. Вы имеете несчастье быть женщиной, стало быть, по себе самой знаете женскую натуру. Скажите же мне по совести: видели ли вы на своем веку женщину, которая была бы искренна, верна и постоянна? Не видели! Верны и постоянны одни только старухи да уроды! Скорее вы встретите рогатую кошку или белого вальдшнепа, чем постоянную женщину!
Попова. Позвольте, так кто же, по-вашему, верен и постоянен в любви? Не мужчина ли?
Смирнов. Да-с, мужчина!
Попова. Мужчина! (Злой смех.) Мужчина верен и постоянен в любви! Скажите, какая новость! (Горячо.) Да какое вы имеете право говорить это? Мужчины верны и постоянны! Коли на то пошло, так я вам скажу, что из всех мужчин, каких только я знала и знаю, самым лучшим был мой покойный муж… Я любила его страстно, всем своим существом, как может любить только молодая, мыслящая женщина; я отдала ему свою молодость, счастье, жизнь, свое состояние, дышала им, молилась на него, как язычница, и… и — что же? Этот лучший из мужчин самым бессовестным образом обманывал меня на каждом шагу! После его смерти я нашла в его столе полный ящик любовных писем, а при жизни — ужасно вспомнить! — он оставлял меня одну по целым неделям, на моих глазах ухаживал за другими женщинами и изменял мне, сорил моими деньгами, шутил над моим чувством… И, несмотря на всё это, я любила его и была ему верна… Мало того, он умер, а я всё еще верна ему и постоянна. Я навеки погребла себя в четырех стенах и до самой могилы не сниму этого траура…