Том 15. Простак и другие

Вудхаус Пелам Гренвилл

Если бы птичка, о которой мы упоминали раньше, случайно присела на подоконник и заглянула в окошко, то она заметила бы поразительнейшую перемену к лучшему после слова «наследство». Из угрюмой статуи Эпштейна хозяин превратился в мягкого, доброго Дж. Г. Андерсона.

— Ну и ну, — произнес он на манер лесной голубки, беседующей с лесным голубком. — Наследство! И большое?

— Такое, что и в мечтах не пригрезится. Потому-то он и подарил вам лягушку. «Понимаешь, Поттер, — сказал Фиппс, ныряя под куст и появляясь с этим земноводным, если я не путаю ученых терминов, — тут прекраснейший экземпляр. Пригодится». — Ты хочешь взять лягушку себе? — спросил я. «Разумеется, — ответил он, прибавив, что намерен обучить ее простым трюкам и выступать с ней по телевизору. Но я отговорил его. «Зачем тебе дрессированная

лягушка? — спросил я. — Ты богат. Прояви широту натуры. Прояви щедрость. Отщипни от своего богатства, Фиппс. Многие будут до смерти рады получить такую лягушку. Надо делиться, Фиппс, надо делиться». После короткого спора он принял мою точку зрения. Тут случайно всплыло ваше имя, и он согласился подарить лягушку вам, правда, добавив, что вы — отпетый мерзавец, которого в менее терпимом обществе давным-давно расстреляли бы на рассвете. Но все равно, прибавил он, ему нужнее. Да, умилился я, вот она, широкая душа! Ладно, а теперь мне пора бежать. Нужно съездить в Скивассетт, подкупить одежды. Я уже говорил, — осведомился Мэрвин Поттер, вставая из-за стола, — что наш мир — лучший из миров? Да? Тогда мне нечего прибавить. Самого доброго утра вам, Дж. Г. Андерсон!

3

Несколько минут после ухода посетителя мистер Андерсон сидел, погрузившись в раздумья. Мысли его занимал Сирил Фотерингей-Фиппс, но он не испытывал леденящего ужаса, нападавшего на него, когда он размышлял о нем прежде. Тогда у него возникало ощущение, что он исследует не душу Фиппса, а заглядывает в черную яму с шипящими змеями. Сейчас, словно парящие по воздуху пушинки чертополоха, в голову вплывали мысли о том, что, если ему пойдут навстречу, он, пожалуй, сможет распрощаться с отелем «Вашингтон» и городком Бессемер штата Огайо.

Городишки вроде Бессемера вполне милы, если они вам нравятся, но у них есть один недостаток — в зимние месяцы тут становится холодновато. У мистера Андерсона кровь с течением лет становилась все жиже, и его все больше тянуло на юг. Если ему удастся сбыть «Вашингтон», он купит уютную гостиничку где-нибудь во Флориде и будет уезжать отсюда еще до первого снега. «Приозерная» летом и гостиничка во Флориде зимой… чего еще желать человеку, страдающему ознобышами? И кому же еще сплавить «Вашингтон», как не амбициозному портье, который только что унаследовал состояние? В первый раз за это утро мистер Андерсон обнаружил, что взгляды его целиком и полностью совпадают со взглядами Поттера. Да, и вправду, наш мир — чудеснейший из миров. Поттер ничуть не преувеличил его очарования.

Мистер Андерсон с головой окунулся в мечты и уже чуть было не замурлыкал веселенький мотивчик, когда, как случалось и прежде, раздался стук в дверь, на этот раз — робкий, умоляющий, словно бы царапался пес, вернувшийся в старый дом после ночного загула.

Вошел Сирил Фотерингей-Фиппс. Бочком, на чуть подкашивающихся ногах, как всегда в присутствии босса. Пусть на него и свалилось богатство, но Дж. Г. Андерсон все равно пугал его до посинения.

Высокий, стройный англичанин был именно того типа, который распространен в клубе «Трутни» на Довер стрит в Лондоне. Членом этого заведения он оставался до сих пор, хотя уже два года как встал под знамена мистера Андерсона. Характер у него был самый приятный, волосы — цвета сливочного масла, лицо — простодушное, симпатичное, того самого рода, который пробуждает в женщинах материнские инстинкты. Но такие свойства, как известно, — палка о двух концах. У мужчин-нанимателей, которых по утрам донимает печень, они вызывали раздражение. В дни, когда Дж. Г. Андерсон чувствовал себя плоховато, это приятное, почтительное лицо приводило его в ярость, о чем он мог даже и вслух упомянуть.

Однако в хорошее утро Дж. Г. утешался мыслью, что его портье, хотя и умственно отсталый, ниже морского моллюска, ушибленного в детстве, во всяком случае весьма декоративен.

Декоративным Сирил Фиппс был, что же касается разума, он первый согласился бы, что он не из тех, у кого затылок распух от мозгов. У одних — распух, у других — нет, с этим приходится мириться, сказал бы он. В Итоне его прозвали Простаком, и прозвище перешло и в Оксфорд, что там — в клуб «Трутни», где уровень интеллекта не особо высок. Простак. Чуть только взглянешь

на него, сразу понимаешь — да, прозвище это правильно и неизбежно. «Mot juste», [12] — говорите вы себе.

12

Точное словцо (франц.).

Солнечная улыбка далась мистеру Андерсону нелегко, но он силой вынудил непривычные к тому губы изобразить ее подобие. При воспоминании, что этот молодой человек посмел обозвать его нехорошим словом, улыбка начала было сползать, но Дж. Г. Андерсон, ухватив ее за самый кончик, водрузил на место. Он был полон решимости излучать тепло и ласку, пусть они хоть задушат его.

— Входите, Фиппс, входите! — радостно воскликнул он. — Слышал, у вас голова болит. Худо, худо. Вам надо бы взять выходной. Да вы присаживайтесь, Фиппс, присаживайтесь. Я хочу побеседовать с вами, дорогой друг.

Простак сел, да и вряд ли ноги смогли бы удержать его дольше. Такая бьющая через край сердечность обескуражила его. С содроганием припоминая темные делишки минувшей ночи, он ожидал от хозяина особой язвительности. Хотя сам он не присутствовал при взрыве атомной бомбы на Бикини, но читал о нем, и ему рисовалось нечто подобное.

Ведь если припомнить все факты… После двух лет неизменной почтительности — «Да, мистер Андерсон», «Конечно, мистер Андерсон», «Совершенно верно, мистер Андерсон», «О, разумеется, мистер Андерсон», — он скатился с высоких стандартов угодливой корректности до того, что вломился в святилище, да еще всучил владыке лягушку, хотя никаких причин считать, что тот любит этих рептилий, у него не было. «Как пал ты с небес, Люцифер, сын зари!» — воскликнет Андерсон. Среди многого прочего.

Так думал он, и что же? Ошеломляющая сердечность могла бы вышибить из седла и человека покрепче.

— Сигарету, мой дорогой? — предложил мистер Андерсон после короткой паузы, в течение которой сокрушался, что из-за несметного богатства, свалившегося на портье, он лишен возможности запустить ему в голову серебряной чернильницей.

— Спасибо, нет! Правда, спасибо, — откликнулся Простак, принимая трубку мира. Наивная его натура с готовностью откликалась на доброту. Он успокоился, перестал теребить клубный галстук и приготовился поболтать. Видимо, он ошибался, предполагая, что наниматель послал за ним, чтобы выпотрошить голыми руками. По тому, как покатила беседа, больше было похоже, что мистера Андерсона одолело одиночество, с кем не бывает, он жаждал общения, и, пробежавшись по списку приятелей, воскликнул: «Фиппс! Вот кто мне нужен! Этот веселый остроумный юноша прямо сыплет забавными историями. Приглашу-ка я Фиппса, и мы с ним посмеемся. Говорите что хотите, но никто не сравнится со славным старым Фиппсом».

— Не хотите ли выпить? — осведомился мистер Андерсон со слащавой сердечностью.

Простак слегка содрогнулся.

— Нет, спасибо пребольшое. — Молодому человеку со слабыми мозгами не под силу кутить на широкую голливудскую ногу с субъектом вроде Мэрвина Поттера, он непременно почувствует что-нибудь на следующее утро. Простак предпочел бы, чтобы в его присутствии не говорили о выпивке. Правда, тот, кто втыкал раскаленные иглы в его череп, взял на минуту передышку, но все же Простак еще не мог спокойно думать об алкоголе.

— Что ж, приступим к делу, — заявил мистер Андерсон, не любивший топтаться на месте. — Поттер сказал мне, что вы унаследовали деньги.

— Да, сэр…

— Большие деньги.

— Верно, сэр. От моего дедушки по материнской линии. Он… э… дал дуба в прошлую среду.

— Ай-я-я-яй!

— Да, сэр.

— Но, как ни крути, всякая плоть — трава.

— Точно, сэр.

— Сегодня мы здесь, а завтра — там, как говорится. Ваш дедушка американец?

— Да, сэр. Ну, в общем. Да, именно американец. Его звали П. Миддлмэсс Поскитт. Когда он наживал бешеные деньги, продавая бумажные выкройки, хотя как можно на этом нажиться, я не понимаю, он улучил время и произвел на свет двух дочерей — Эмералд и Руби. Эмералд вышла замуж за моего дядю Теодора. Вот я бы на это ни за что не решился, он прямо каймановая черепаха! В Англии его называют Бич.