Том 18. Гимназическое. Стихотворения. Коллективное
Шрифт:
Писатель А. С. Лазарев (Грузинский), участник этого же номера «Будильника», с середины июля 1887 г. гостил у Чехова на даче в Бабкине. Статьи о затмении для «Будильника» и для «Осколков» Чехов писал как раз в те дни, когда Лазарев был в Бабкине. Позднее (31 марта 1899 г.) он писал Чехову: «В 88 году Вы уже не писали в „Будильнике“; помнится, статьи о затмении, написанные в 1887 году на Киселевской даче, были Вашими последними статьями» (ГБЛ).
Тема лунного затмения не раз встречается в юмористике Чехова (кроме указ. выше рассказов, см. «Затмение луны»). Луна как действующее лицо выведена в юморесках «Кавардак в Риме», «И еще юбилей» (см. в наст. томе). «В небесной синеве» — несколько переиначенная цитата («В синеве небесной»), встречающаяся в рассказе Чехова «Гусиный разговор» (см. Сочинения, т. 3, стр. 78).
Впервые — «Новое время»: <Бенефис Н. Н. Соловцова> — 1889, № 4628, 16 января; <Об Обществе
Печатается по газетному тексту.
В «Новом времени» Чехов печатался с февраля 1886 г. Но сперва он публиковал там только художественные произведения, и к 9 октября 1888 г., когда увидела свет заметка «Московские лицемеры», считающаяся публицистическим дебютом Чехова в газете, он напечатал в ней более трех десятков рассказов и один водевиль («Медведь»).
С А. С. Сувориным Чехов по-настоящему сблизился в 1888 г. Приезжая в Петербург в 1886 и 1887 гг., он останавливался у Н. А. Лейкина, в гостинице или у Ал. П. Чехова. В 1888 г. он уже через два дня по приезде, 15 марта, переехал на квартиру Суворина (Письма, т. 2, стр. 213; ср. также: А. И. Суворина. Воспоминания о Чехове. — В сб.: «А. П. Чехов. Затерянные произведения. Неизданные письма. Воспоминания. Библиография». Л., 1925, стр. 187–188; И. Л. Щеглов( Леонтьев). Из дневника. — ЛН, т. 68, стр. 487). Именно тогда начались знаменитые многочасовые «разговоры» Чехова с Сувориным: «От обеда до чая хождение из угла в угол в суворинском кабинете и философия» (Письма, т. 2, стр. 213). Неделя, прожитая у Сувориных, писал Чехов брату, «промелькнула как единый миг, про который устами Пушкина могу сказать: „Я помню чудное мгновенье…“ В одну неделю было пережито: и ландо, и философия, и романсы Павловской, и путешествия ночью в типографию, и „Колокол“, и шампанское, и даже сватовство…» (там же, стр. 216). (О другом своем визите в Петербург — в конце 1888 г. — Чехов написал: «Две недели, прожитые у Суворина, прошли как единый миг». — Там же, стр. 94.)
Только после этой встречи письма Чехова к Суворину приобретают те свойства и черты, которыми они прославились и благодаря которым вошли в историю литературы и русской общественной мысли, — черты свободной эмоционально-философской медитации, затрагивающей как самые жгучие вопросы современности, так и вечные проблемы бытия.
С 13 по 22 июля 1888 г. Чехов гостил у Сувориных на их даче в Феодосии. В первом же письме после Феодосии Чехов отмечал, что «поближе познакомился» с Сувориным и он стал для него «своим человеком…» (Письма, т. 2, стр. 322). «Я не написал ни одной строки, — жаловался он своим домочадцам накануне отъезда с суворинской дачи. — <…> Встаю я в 11 часов, ложусь в 3 ночи, целый день ем, пью и говорю, говорю без конца. Обратился в разговорную машину. Суворин тоже ничего не делает, и мы с ним перерешали все вопросы» (там же, стр. 298). «Целый день проводим в разговорах, — описывал Чехов свою феодосийскую жизнь И. Л. Леонтьеву (Щеглову). — Ночь тоже. И мало-помалу я обращаюсь в разговорную машину. Решили мы уже все вопросы и наметили тьму новых, еще никем не приподнятых вопросов. Говорим, говорим, говорим и, по всей вероятности, кончим тем, что умрем от воспаления языка и голосовых связок. Быть с Сувориным и молчать так же нелегко, как сидеть у Палкина и не пить» (там же, стр. 297). Основным внутренним двигателем этих споров и «разговоров» было то, что Чехов в том же письме к Леонтьеву определил как «воплощенная чуткость» Суворина. «В искусстве он изображает из себя то же самое, что сеттер в охоте на бекасов, т. е. работает чертовским чутьем и всегда горит страстью». Любопытно, что в своих воспоминаниях Суворин определил главную особенность Чехова-собеседника тем же самым словом: «Наедине с приятелем или в письмах он судил с необыкновенной тонкостью и чуткостью о людях и о жизни…» (А. Суворин. Маленькие письма. DXV. — «Новое время», 1904, № 10179, 4 июля).
Суворину, безусловно, импонировали некоторые стороны чеховского миросозерцания — именно о них он говорил в своей статье об «Иванове»: «Миросозерцание у него совершенно свое, крепко сложившееся, гуманное, но без сентиментальности, независимое от всяких направлений <…> Это позволяет ему смотреть прямо в глаза природе и людям и, нимало не лукавя, приветствовать живую жизнь всюду, где она копошится. Ничего отравленного какими-нибудь предвзятыми идеями нет у этого талантливого человека» (А. Суворин. «Иванов», драма в 4 д. Антона Чехова. — «Новое время», 1889, № 4649, 6 февраля). Но даже из этой статьи видно, что в Чехове Суворин видел некую апологию «здравого смысла» и обыденной жизни: «У него все самое обыновенное и заурядное, общечеловеческое, обыкновенные дети, простые мужчины и простые женщины <…> Он сам как будто хочет сказать, что надо жить просто, как все, и вносить свои лучшие силы, лучшие намерения в развитие этой простой, обыкновенной жизни…» (там же). Об этом же Суворин писал и после смерти Чехова. И хотя «в нем соединялся поэт и человек большого здравого смысла» («Новое время», 1904, № 10179, 4
Поэтому вполне понятно, что Суворин был заинтересован в авторе-публицисте, который, как представлялось ему, целиком стоит на тех же позициях, что и он, Суворин (адептом «здравого смысла», «простой жизни», «малых дел» критика будет считать Чехова еще много лет после). Очевидно, в это же феодосийское лето Суворин предлагал Чехову «занять в газете определенное рабочее и денежное положение» (Письма, т. 2, стр. 322) — во всяком случае, слухи об этом широко распространились (см. Письма, т. 3, стр. 370). С большой охотою Суворин печатал чеховские статьи. «Он готов ставить и печатать все, что только мне вздумалось бы написать», — говорил Чехов (А. Н. Плещееву, 2 января 1889 г.).
Чеховское отношение к сотрудничеству в «Новом времени» известно по пересказам А. С. Лазарева (Грузинского) и Н. К. Михайловского: лучше пусть читатели получат его рассказ, чем какой-нибудь «недостойный, ругательный фельетон». «У газеты 50 000 читателей <…> этим пятидесяти, сорока, тридцати тысячам гораздо полезнее прочитать в фельетоне 500 моих безвредных строк, чем те 500 вредных, которые будут идти в фельетоне, если я своих не дам» (Письма, т. 2, стр. 525–526) [65] . (Ср. в рассказе Чехова 1884 г. «Марья Ивановна»: «Если мы уйдем и оставим наше поле хоть на минуту, то нас тотчас же заменят шуты в дурацких колпаках <…> да юнкера, описывающие свои нелепые любовные похождения…») «Служа в „Новом времени“, — писал он брату, — можно не подтасовываться под нововременскую пошлость» (там же, стр. 521). С самого начала, таким образом, Чехов исходил из возможности честнойпублицистики в «Новом времени», тем более, что от него «Суворин не требовал <…> никаких компромиссов с „Новым временем“» (А. В. Амфитеатров. Собр. соч., СПб., 1911–1916, т. 35, стр. 197).
65
Ср. полемику 1890–1891 гг. на эти темы в связи с «Новым временем» между А. И. Эртелем и В. Г. Чертковым («Письма А. И. Эртеля». М., 1909, стр. 217–232) и позднейшее резюме Черткова: «Чем хуже общее содержание газеты, тем иногда желательнее поместить туда что-нибудь, что считаешь хорошим» (там же, стр. 405).
О делах газеты Чехов говорил с Сувориным и ранее (см. письмо Ал. П. Чехову от 7 или 8 сентября 1887 г.), но только теперь, писал он, «живя у Суворина, я поближе познакомился с целями, намерением и habitus’ом „Нового времени“. Со мной были откровенны» (Письма, т. 2, стр. 301). «Положение нововременских дел мне известно», — сообщал он К. С. Баранцевичу 3 февраля 1889 г. (Письма, т. 3, стр. 141). Чехову небезразлична тематика «Нового времени», и он говорит о ней издателю, рекомендует новых сотрудников, сам редактирует рассказы молодых литераторов, печатавшихся в «Новом времени» (см. раздел «Редактированное» в наст. томе). «Скучно пробавляться одною беллетристикой, хочется и еще что-нибудь», — замечал он в письме к брату (Письма, т. 3, стр. 75) и советовал ему писать передовые (там же, стр. 77). Пишет он их и сам, в октябре — декабре выступая с публицистикою трижды. Это — «Московские лицемеры» (написано 7 октября, опубликовано 9 октября 1888 г.), статья о Пржевальском (написана 24 октября, напечатана 26 октября) и «Наше нищенство» (написано 18 ноября, опубликовано 4 декабря).
То, что чеховских статей между 9 октября и 4 декабря в газете более не появлялось, можно считать установленным — «Московских лицемеров» Чехов сам назвал дебютом, а 18 ноября он сообщал Ал. П. Чехову: «Сегодня я послал третью передовую». В письме к Е. М. Линтваревой от 23 ноября 1888 г. Чехов говорит об объеме статей и перечисляет все свои темы: «Пишу я статьи в 100–200 строк, не больше, пишу о чем угодно: о путешественниках, о татарах, об уличном нищенстве, о всякой всячине» (следы замысла неосуществленной статьи о судьбе татар также отыскиваются — см. Письма, т. 3, стр. 79).
Гораздо больше вероятия, что чеховские материалы могли появиться в «Новом времени» в декабре 1888 — январе 1889 г. За эти месяцы Чехов дважды гостил у Суворина, всякий раз почти по две недели. Уже сам этот факт может служить настораживающим сигналом.
Прежде всего потому, что в своем общении Чехов имел дело не с обычным собеседником, но с владельцем популярной газеты. Вторая причина — некоторые важные особенности чеховской публицистики. Говоря о ней, обычно — вольно или невольно — подразумевают прежде всего такие вещи, как «Пржевальский», «Наше нищенство», «В Москве» — статьи, очерки обобщающего характера, и иногда даже с элементами обобщения образно-художественного («В Москве», «Из Сибири»). Меж тем, если рассмотреть публицистику Чехова в целом, т. е. заметки, статьи, рецензии, отклики в «Зрителе», «Москве», «Осколках», «Петербургской газете», «Будильнике», то статьи общего характера займут в его наследии в количественном отношении ничтожное место, а в подавляющем большинстве окажется фельетонистика «репортерского» типа, откликающаяся на самые свежие события, злобу дня, явления театральной и литературной жизни. Только одно простое перечисление тем «Осколков московской жизни» могло бы занять не одну страницу.