Том 2(1). Наша первая революция. Часть 1
Шрифт:
По ясности своих требований, по разработанности своей программы социал-демократия не имеет соперников. В борьбе с ней на этой почве союзы оказались бы совершенно беззащитными. И политический инстинкт научил их эксплуатировать молодость революции и превращать самую недоговоренность своей программы в свое политическое преимущество. Элементарная потребность в сплочении, вызвавшая союзы к жизни, была так сильна, что во имя ее союзы принципиально отказались от программной определенности, способной внести раскол. Таким образом, они рассчитывали охватить своими профессиональными рамками возможно большее количество интеллигенции, притом не только политически первобытной, но и затронутой влиянием социал-демократии и, не стесняя ничьей «совести» формальными обязательствами, претворить эту среду посредством политической практики, совместных политических переживаний и выступлений в организованные и дисциплинированные кадры буржуазной демократии.
Таким образом, Союз Союзов
По существу Союз Союзов, как он сложился и как он «действует», представляет собою организационный аппарат для приведения разношерстной оппозиционной интеллигенции в политическое подданство земскому либерализму. Только это — и ничего более.
Конечно, в союзы входят не только освобожденцы, но и их радикальные противники с кличками так называемых "крайних партий" и вовсе без кличек. Конечно, союзы не требуют от неофитов, чтоб они дунули и плюнули на беса классовой пролетарской борьбы, а тем более на мелкого бесенка политического радикализма. Но этого и не нужно. Политическое объединение разных течений на том, что является общим для всех, означает их объединение на почве программы самого отсталого и самого косного из объединяющихся течений. Организационное сотрудничество разных политических групп означает для них равнение по правому флангу. Всякий программный и тактический шаг вперед от правофлангового окажется недопустимым, так как нарушит строй. На правом фланге Союза Союзов стоят либеральные земцы и вообще носители освобожденского «демократизма». Вот почему Союз Союзов не предпринял ни одного действия и не провел ни одного решения, которые хоть сколько-нибудь выступали бы над освобожденским горизонтом и ставили бы демократию «союзов» в положение самостоятельной политической силы по отношению к либеральной земщине. В «союзах», правда, царит либеральный режим: левое крыло будирует, шумит, фрондирует, разносит земцев, аплодирует марксистской критике и, при всяком удобном случае, показывает язык освобожденцам. Освобожденцы все это спокойно проглатывают, как люди, достаточно закаленные в испытаниях своей маклерской миссии. Они утешают себя тем, что это будирование по адресу земцев и их самих, освобожденских посредников, есть единственная дань, которую левое крыло их армии несет на алтарь своей демократической непримиримости. Они утешают себя тем, что политическое руководство всецело остается в их руках. И они совершенно правы.
Ведомые освобожденцами и ими искусно дисциплинируемые, — в боевой политике освобожденцы ничтожны, но в закулисном политиканстве они большие мастера своего дела! — интеллигентские «союзы» не поставили даже на очередь такого элементарного и вместе кардинального демократического вопроса, как вопрос об одной или двух палатах, чтобы вынести по этому вопросу одно общее и обязательное решение, поднять агитацию против земского проекта двух палат, заставить своим давлением и натиском лжедемократическую прессу стать ошую или одесную. Ведомые освобожденцами, они обходили вопрос о милиции, вместо того, чтобы выдвинуть его на первый план и ультимативно предъявить земцам как основу соглашения. "Союз Союзов", как он есть, это земская узда, закинутая освобожденцами на демократическую интеллигенцию.
Впрочем, не только на интеллигенцию. На левом фланге стоят союз крестьянский и союз железнодорожных служащих. Программы некоторых союзов требуют прямой и активной поддержки движения трудящихся масс. Здесь, в лице крестьянского и железнодорожного союза, эти "трудящиеся массы" входят непосредственно в Союз Союзов, и к земскому хору интеллигенции присоединяют голос представителей «народа». Картина усложняется и обогащается (еще бы!), — и снова к вящему возвеличению цензовой земщины. Радикальные интеллигенты разных родов оружия тянут за собой группы крестьян и рабочих, освобожденские демократы ведут на узде радикальную и радикальничающую интеллигенцию, а земцы потому только не тянут за собой освобожденцев, что те и без того изо всех сил тянутся за ними. И для того, чтоб этого достигнуть, присяжным земским политикам не понадобилось ударить хотя бы пальцем о палец. Они знали, что в «союзах» имеются их адвокаты не за страх, а за совесть. И они позволяли себе открыто третировать союзы с величайшим пренебрежением. Если они, в лице земского союза, и принимали участие на делегатском съезде Союза Союзов 8–9 мая, то на заседания 24–26 мая они уже не сочли нужным являться. У них в это время, как известно, было более серьезное дело: они объединялись с шиповцами, чтобы снова учинить акт холопства. Осведомлялись ли они, каково мнение объединенной с ними демократии
Земскому союзу нет даже нужды персонально входить в Союз Союзов. Там присутствует земский призрак. Он стоит пред политическим оком освобожденцев с поднятым перстом и зорко следит за всякими движениями влево. Он стоит и надзирает и внушительно говорит: "Радикальной фразеологии, смелых выкриков, даже дерзостей по моему адресу — сколько угодно! Но радикальных поступков — никаких!" И этот завет блюдется свято. «Принципиально», т.-е. на лоскутах бумаги, союзы принимают и освящают все радикальные лозунги, вплоть до "обобществления орудий производства", и если они не забегают дальше, то только потому, что дальше нет пути. Таким образом, в архивных папках союзов заключены все главные требования трудящихся масс. Но в политической действительности союзы задерживают среди лучшей части интеллигенции и тех слоев народа, с которыми они связаны, выработку боевой тактики, отвечающей действительным интересам трудящихся масс. Это кажется противоречивым? Конечно, — но ровно постольку, поскольку внутренне противоречив союз демократии с земщиной.
Превосходную иллюстрацию противоречия между словесно принимаемой программой и действительно проводимой тактикой дал г. Пергамент, председатель одесского совета присяжных поверенных, в своей беседе с сотрудником «Новостей» в начале апреля. "Первым и главным тезисом программы, — говорил лидер одесской адвокатуры, — должна быть работа, направленная к введению в России конституционно-демократического строя с широкими социально-экономическими реформами с целью освобождения всех (курсив подлинника) элементов трудящихся классов от экономической эксплуатации". Какой же путь ведет к этой несколько туманной, но крайне заманчивой цели? "Предполагаемая организация всех профессиональных союзов и выделяемого ими общего органа, Союза Союзов, — пояснил г. Пергамент*, - есть не революционное, а наоборот, антиреволюционное (!) движение, вызванное глубоким сознанием, что переживаемый момент требует напряжения всех общественных сил для осуществления всенародных стремлений" ("Новости", 4 апр.). Мы уже знаем, что стоит за этим "глубоким сознанием": жуть демократии. Жирондистская жуть перед тем, что, «она» придет и потребует страшного напряжения, героических усилий и неисчислимых жертв. Но горе было бы массам, если б во главе их стояли люди, одержимые этим страхом и заменяющие решимость и отвагу выжиданием и надеждой. Ибо она все равно пришла бы, но застала бы стихийную смуту в народных рядах, колебание и готовность к измене в вождях. Она все равно пришла бы, но число жертв ее было бы двойное и тройное…
У одного немецкого пастора я прочитал такую восточную легенду-притчу. К султану явилась чума и сказала: "Теперь пройду через твою страну, ибо нужно мне 10.000 жертв". "Возьми их, чудовище, — воскликнул с ужасом султан, — возьми — и уйди!". Через три месяца снова явилась чума к султану и сказала: "Теперь ухожу, все уж свершила!" — "Ты, лживая тварь, — вскричал султан, — ты требовала 10.000 жертв, а взяла 30.000". Но чума ответствовала: "Я взяла лишь мою долю, 10.000; остальных убил их собственный страх".
"Из истории одного года". Петербург, 1906 г., изд. "Новый мир".
Нечто о квалифицированных демократах
Нужно сказать правду: самый вредный тип демократов, это — из бывших марксистов. Главные их черты: непрерывная, точащая и ноющая, как зубная боль, ненависть к социал-демократии. Нашей партии они мстят за свое прошлое или, может быть, за… настоящее.
Марксизм без остатка выскоблил в них то естественное «нутро», без которого, как ни ухищряйся, какими философскими медикаментами себя ни пользуй, все равно не станешь дельным политическим радикалом. Они слишком скептики, чтобы броситься в революционный авантюризм. Они слишком мало связаны с помещичьим землевладением и слишком «интеллигентны», чтоб раствориться в земском либерализме. Они никогда, в сущности, не знают, что с собой делать. Они могут немножко так, но могут немножко и этак. Даже самые деловитые и суетливые из них являются, если приглядеться, какими-то лишенными определенных вкусов политическими фланерами. До недавнего времени они шатались в небесах философии со скучающим видом (среди самых бурных энтузиазмов г. Бердяева* слышались зевки), переходя от системы к системе так же, как переезжают с курорта на курорт… Марксизм их повредил — некоторых на всю жизнь. Нравственная связь с пролетариатом и его партией, если и была когда, то порвалась совершенно, но полученная от марксизма способность подмечать в политике игру классовых интересов сохранилась. И эта способность их преследует, она лишает их не только «энтузиазма», но и необходимого минимума самоуважения.