Том 2. Два брата. Василий Иванович
Шрифт:
— Леночка… Она у нас тут за доктора. Неутомимая!
— Вот она какая! — протянул Николай.
Из деревни прошли в поле. По дороге встречались мужики и бабы, возвращавшиеся с работы. Все приветливо раскланивались с Вязниковыми. Все мужики и бабы казались Николаю сегодня особенно хорошими. Он был в самом идиллическом настроении. Все его восхищало, ко всему он относился тепло и сочувственно.
Уже смерклось, когда вся компания возвращалась домой.
— Елена Ивановна!.. — проговорил Вася, до того молча шедший рядом с Еленой. — Вы, верно, забыли? Мне
— Спасибо, Вася, что напомнили! — вспыхнула Елена. — Знаете ли, о чем я попрошу вас? Сходите к нам и скажите, что я останусь здесь!
— Остаетесь? — прошептал юноша упавшим голосом.
Елене показалось, что в голосе его дрожала скорбная нотка. Она вспыхнула.
— Да, остаюсь. Что же тут удивительного?
Она засмеялась, но смех ее был какой-то ненатуральный.
— Вы, Вася, скажите Григорию Николаевичу… Впрочем, нет… ничего не говорите. Просто скажите, что я сегодня не буду дома!
— Я скажу… Я ничего… Я так!.. — пролепетал Вася, смущаясь еще более и как-то неловко ступая своими длинными ногами. — Вы не сердитесь, Елена Ивановна, пожалуйста!
— За что сердиться? — с живостью возразила Леночка. — Вы просто глупости говорите.
— Это правильно! — добродушно промолвил Вася. — Глупости! Это вы верно… А мне показалось…
Он что-то еще хотел сказать, но слова, видно, не слушались его и засели в горле. Он улыбался кроткой улыбкой и счел долгом еще раз повторить: «Пожалуйста, не сердитесь!» — причем это извинение у него выходило такое комичное, что Леночка улыбнулась.
— Я сейчас же иду, Елена Ивановна!
С этими словами он повернул назад и быстро зашагал по дороге.
— Ты куда это, Вася? — окликнул Николай.
— К Лаврентьеву.
— Приходи скорей, Васюк!
— Ладно.
— Странный этот Вася! — невольно вырвалось у Елены.
Ей вдруг почему-то захотелось вернуть его и идти домой, где ждал ее жених. Она колебалась, медлила и… тихо подвигалась вперед. Она решила остаться. С Лаврентьевым она увидится завтра и объяснит ему, почему не пришла. Она так долго не видела старого товарища детства, она так давно не слыхала горячих, волнующих речей, полных какой-то неопределенной и заманчивой прелести. Среди будничных забот эти речи казались праздничным колоколом, зовущим куда-то вдаль, где жизнь, мнилось, получала высший смысл и значение.
«Какой он стал красавец!» — неожиданно вспомнила Елена и вслед за тем почувствовала, что краска стыда разлилась по ее лицу, охватила ее шею, охватила все существо. Она старалась отогнать от себя эти мысли, но какой-то голос шептал ей: «Красавец, красавец!» Все шептало об этом: и тихий вечер, спустившийся на землю, и ярко мерцавшие звезды, и таинственный шелест наливавшихся колосьев, и дивный воздух, полный благоухания и прелести.
«Красавец, красавец!» Эти слова точно носились в воздухе.
Когда вошли в столовую, где на столе уже тихо шипел самовар, Николай заметил, что Леночка вдруг сделалась необыкновенно серьезна и сдержанна; ее синие глаза смотрели строго, и брови
Отец с сыном окончили вторую партию в шахматы, а Марья Степановна уже клевала носом. Леночка сложила свою работу и стала прощаться.
Пробило девять часов, а Вася не возвращался.
— Куда же вы одна, Елена Ивановна? Я вас провожу! — сказал Николай.
— Не надо. Я и одна дойду — близко.
— Как хотите, а то я бы проводил.
— Конечно, проводи, Николай! — проговорил Вязников. — Нечего вам, Леночка, храбриться. Все лучше, коли проводят!
— Да я не боюсь. Николай Иванович, верно, устал с дороги?
— Еще будет время выспаться; а вы, барышня, не церемоньтесь с старым товарищем. Одевайте шляпку и пойдемте. А уж ты, мама, дремлешь?
— Нет… я не дремлю!.. — встрепенулась Марья Степановна, открывая глаза.
— По-старому! — засмеялся Николай, обнимая мать. — Сама дремлет, а говорит, что нет. Иди-ка, мама, спать. Ты ведь рано встаешь. Помнишь, как я ребенком все тебя спрашивал, хороший ли я сон увижу, а ты мне всегда говорила, что хороший… И ведь всегда хорошие сны снились, точно ты умела посылать славные сны.
— Еще бы не помнить!
— Я часто вспоминал в Петербурге об этом перед экзаменами. Как нарочно, все худые сны снились, и некому было мне пожелать хороших снов. А теперь нечего и спрашивать: я знаю, сны будут так же хороши, как и все вы…
Марья Степановна несколько раз поцеловала сына и перекрестила его. А он горячо целовал ее руку и глядел на нее с восторгом влюбленного. Он и в самом деле влюблен был в мать.
— А с тобой, папа, еще увидимся?
— Я поздно засыпаю. Зайди, как вернешься.
— Пойдемте, Елена Ивановна… Какая чудная ночь! — проговорил Николай, спускаясь с террасы. — Мы какой дорогой пойдем? Ближней — через лес? Вы не боитесь?
— Чего бояться?
— Мало ли чего? Хотя бы своего воображения. Впрочем, вдвоем не страшно, да и светло… Ишь луна какая сегодня, точно бледнолицая красавица. Посмотрите, как красив теперь сад. Да куда вы так торопитесь, Елена Ивановна? — остановил Николай, догоняя молодую девушку.
— Я всегда так хожу.
— Давайте-ка вашу руку, а то вы опять уйдете — догоняй вас! — заметил Николай тем товарищески фамильярным тоном, каким, бывало, говорил с прежней Леночкой.
Елена покорно протянула свою руку.
— Так-то лучше! — промолвил Николай.
Они шли не спеша, направляясь к лесу.
Они шли первое время молча. Елена, казалось, не имела намерения вступать в разговор. Она шла, опустив глаза вниз, погруженная в раздумье. Молодой человек искоса посматривал на свою спутницу, любуясь ее красивым, строгим профилем. Теперь, под обаянием чудной ночи, при бледном свете луны, Леночка казалась ему несравненно лучше. Ему стало снова жаль, что она выходит замуж.