Том 2. Два брата. Василий Иванович
Шрифт:
— Что вы, папенька? Разве я шучу?
— Вот как? Мудрец какой! — ворчал старик.
— Да полно вам, папенька, сердиться!
— Как не сердиться? Сама говорит: хороший человек, и вдруг: не хочу! Или кто другой приглянулся, что ли? — прибавил старик, понижая тон.
Леночка вспыхнула.
— Никто мне не приглянулся.
— Ну, ну. Уж ты сейчас и в обиду!.. Я ведь не гоню тебя; слава богу, будет нам вдвоем места. Любя тебя говорю. Ты знаешь: неволить не стану!.. — совсем уже ласково проговорил отец. — Делай как знаешь, Леночка. А все жаль: Григорий Николаевич человек основательный.
—
— Какая твоя такая просьба, говори?
— Вы отпустите меня в Петербург?
— Это еще что за новости? Зачем тебе в Петербург? — удивился Иван Алексеевич.
— Учиться.
— Что?..
— Учиться, папенька…
— То есть как это учиться, позвольте вас спросить?.. Разве дома ты не можешь учиться?
— Я хочу окончить курс. Надо систематически учиться.
— Ой, Лена! Да ты никак в самом деле в книгах одну дурь вычитала… Уж не Вязников ли тебя сбивает?..
— Я сама решила. Никто меня не сбивает.
— Ишь выдумала: в Петербург!.. — удивлялся старик.
— По крайней мере, папенька, я никому не буду обузой. Сами же вы говорили, что у нас средств нет, что бесприданниц не берут…
— Ты не очень-то стрекочи… мало ли что говорится!.. А если я не пущу тебя в Петербург?
— Вы не захотите причинять мне горе! Не правда ли?
— Ей-богу, тетка права, что ты от рук отбилась, Елена! И не воображай лучше, чтобы я когда-нибудь согласился на твою дурацкую просьбу. Знаем мы этот Петербург и разные там ваши курсы! Очень знаем, слава богу! Того и гляди нигилисткой сделаешься: фанаберия, очки, стриженые волосы, а после разные революции — смотришь, и ведут бычка на веревочке!.. Каково-то будет отцу, ты только подумай… И откуда, скажи мне на милость, блажь полезла в твою голову? Замуж не хочу, учиться хочу!.. Жила себе спокойно, прилично, как следует порядочной девице; дала человеку слово; все, кажется, отлично; приданое нашили — и вдруг: папенька, хочу в Петербург! Учиться!.. Мало, что ли, училась!.. Нет, Елена, ты лучше выкинь из головы дурь-то. И не думай. Я не пущу. Слышишь ли? — проговорил старик, возвышая голос.
— Мне очень жаль, что вы не согласны, но я не оставлю своего намерения…
— Не оставишь? — крикнул вдруг старик.
— Не оставлю! — тихо ответила Леночка.
— Так знай же, что и я своего решения не переменю и ни гроша тебе не дам. Чем ты будешь жить в Петербурге?.. Нет, ты лучше не серди меня, Елена!.. Зарядила: хочу да хочу. А я не хочу!
— Но что за причина?..
— Причина? А причина та, что земля кругла! Вот тебе и причина! — вспылил старик. — Ишь выросла упрямая дура. Отец толком говорит, а она: что за причина?.. Как посмотрю, в самом деле нынче вы умней отцов стали. Очень уж умны! Удивительно! И всякая девчонка: «Какая причина?»
Леночка тихо вышла из кабинета. Она хорошо знала характер отца и была уверена, что пройдет время — и старик станет сговорчивей.
Когда Марфа Алексеевна узнала об отказе Леночки Лаврентьеву, то она напустилась на брата.
— Вот, полюбуйтесь, плоды вашего воспитания! Нечего сказать — хороши! Давали девке волю, вот вам и воля. Ах, срам какой! Приданое пошили… Да я бы заставила идти замуж. А вы небось, братец,
Досталось, разумеется, и Леночке. Марфа Алексеевна ее всячески бранила, говорила, что она погубит отца, что теперь, после такого пассажа, никто на ней не женится; одним словом, не давала Леночке покоя и сердилась, что Леночка покорно выслушивала все эти упреки, не отвечая ни слова.
— Очень уж вы воображаете о себе, сударыня!
— Я, тетенька, ничего не воображаю!
— Понимаю, понимаю!.. Вы думаете, что Вязников на вас женится?.. Дудки!.. Он на вас и смотреть не хочет!..
— Тетенька, с чего вы это выдумали? Прошу вас, не говорите этого!
— Просите не просите, но только будьте покойны. Ваш Николай Иванович на вас плюет! Он за вдовушкой за богатой ухаживает, за Ниной этой бесстыжей. Тоже молодой человек понимает жизнь, не дурак, не бойтесь!.. А вы думали, он вам книжки дает из сердечного интереса, что ли? Ах, боже мой, какая вы красавица! Так и привлекли! Нашелся один дурак, так вы бы должны бога молить, а вы вдруг накануне почти свадьбы отказали… Вы хоть бы подумали об отце. Приданое денег стоит, а у отца-то вашего средств нет. Нынче времена не прежние. Доходы нынче самые мизерные. Ну, что теперь с приданым делать?
— Тетенька!
— Нечего «тетенька»! Срам один!
Леночка уходила в свою комнату и запиралась, но за обедом тетка снова начинала пилить племянницу, так что старик даже раз заметил с сердцем сестре:
— Ну, будет тебе язычничать-то! Оставь Лену в покое!
Несколько дней старик дулся на Леночку и ни слова не говорил, но наконец не выдержал и, целуя Леночку, спросил:
— А ты все еще, упрямица, в Петербург хочешь?
— Хочу.
— И обещаешь мне, что будешь там жить, как следует порядочной девушке?
— Папенька!.. Что это вы?
— Эх, Леночка!.. Ну, уж что с тобой делать!.. Ты девушка серьезная и не будешь там вертопрашничать. Поезжай себе с богом. Будешь с братьями жить, а я тебе буду давать двадцать пять рублей в месяц, больше не могу. Ты когда хочешь ехать?
— В сентябре.
— Ну, и Христос с тобой. На праздники к нам приезжай. Ведь без тебя пусто будет, Леночка. Приедешь?
— Разумеется. Ах, добрый мой, хороший! — воскликнула Леночка, горячо обнимая отца.
«Пусть себе в самом деле девка учится. По крайней мере кусок хлеба будет иметь! Состояния у бедняжки нет!»
Вопрос о куске хлеба победил старого исправника.
Целую неделю Леночка не ходила к Вязниковым. Ей было как-то совестно идти в Витино. Ей думалось, что после истории ее с Григорием Николаевичем старики должны косо на нее смотреть, а она их так любила, они так ее ласкали… Кроме того, она все боялась, чтобы как-нибудь они не догадались о причине ее отказа и не открыли бы тайну, которую она так тщательно скрывала в тайнике души… «Никто и никогда не узнает об этом!» Однако ей очень хотелось повидать Марью Степановну, и вот она выбрала время, когда Николай обыкновенно работал, и пошла в Витино.