Том 2. Два брата. Василий Иванович
Шрифт:
— Зачем же этот-то, которого невинно заподозрили, ходил к директору?
— Это после разъяснилось. Он ходил просить пособия… очень он бедный уж… Так за подаянием как бы ходил… Ему и стыдно было сперва признаться… Однако мне он признался.
— Извинились перед ним?
— Целая депутация ходила к нему… торжественно извинились…
— А он что?
— Он очень холодно принял извинение и через день заболел совсем… нервная горячка сделалась… Теперь в больнице лежит… Очень на
— А настоящий шпион?
— О, этот совсем иначе себя держал! Он пришел в негодование, кричал, что на него клевещут, требовал, чтобы ему подали мерзавца, который распустил про него это, — одним словом, выходил из себя. Многие поверили ему.
— И он остался?
— Остался. Ходит на лекции и держит себя с необыкновенным апломбом!
Вася замолчал и заходил по комнате.
— Ты домой писал о своей женитьбе? — спросил он через минуту.
— Нет еще, сегодня напишу. Я думаю, папа и мама тоже удивятся.
— Я думаю, Коля, очень удивятся.
— Что ж тут удивительного?
— По-моему, Коля, тебе как-то не идет жениться! — заметил Вася.
— Как это не идет? — засмеялся Николай.
— Да так, не идет. Вот, например, Лаврентьеву шло, а тебе не идет.
— А мне нет?
— Нет. А впрочем, я, быть может, чепуху говорю, ты не обращай на это внимания! — промолвил Вася. — Однако который, брат, час?
— Двенадцать.
— Ну, мне пора! Надо еще к одному товарищу зайти, а после в больницу. Обещал. Что твоя статья? Принята?
— Кажется. Вот сейчас от Платонова получил записку. Зовет переговорить. На днях к нему зайду. Сегодня проспал, вчера от Смирновых поздно вернулся.
— А как вообще дела?
— Пока не важны, Васюк. Ну, да поправятся, а пока жду денег из дому.
— Из дому? — удивился юноша.
— Отцу писал, просил в долг, я не хочу так брать! — проговорил Николай.
— Так, так.
— А ты давно получал письма из дома?
— Нет, недавно. Все здоровы. Там, Коля, тоже, кажется, дела не важны.
— Подожди, Вася. Дай только время. Дела поправим! — весело заметил Николай. — С Леночкой и мотать меньше буду. Ты и то меня в мотовстве винишь! Сам-то живешь отшельником, питаешься акридами и медом * , хочешь, чтобы и все так жили! Так к Нине Сергеевне-то пойдем? — спрашивал Николай, прощаясь с братом.
— Пойдем.
— Кстати: Прокофьева не встречал в Петербурге и ничего о нем не слыхал?..
— Он арестован! — печально проговорил Вася.
—
— Да. В Москве. Из-за границы, говорят, возвращался.
— Давно?
— С месяц.
— Кто это тебе говорил?
— Это верно. Вот, Коля, человек! — прибавил Вася восторженно. — Я когда-нибудь тебе расскажу о нем, а то ты все скептически относишься к нему, не зная его.
— Да я верю, Вася, что он хороший человек, право, верю. Я только над твоею восторженностью смеялся. Он, этот Прокофьев, по твоим словам, какой-то идеал всех добродетелей. Я тоже его немного знаю. А ты все-таки расскажи… Меня он по одному обстоятельству очень интересует.
— О, да ты его совсем не знаешь! — воскликнул Вася, оживляясь при одном имени Прокофьева. — Я его прежде тоже не знал, но здесь слышал. О, это, брат, настоящий человек! Однако прощай, Коля!
— Ты мне расскажи про настоящего-то человека, которого ты отыскал! Да вот что, Вася: обедаем-ка сегодня вместе с Леночкой. Приходи к шести часам к «Медведю». Знаешь «Медведя»?
— Нет, не знаю!
— Я и забыл, что ты постник.
Он сказал адрес и прибавил:
— Смотри же, приходи, Вася. Выпьем за наше счастье. Придешь?
— Ладно, приду!
Вася вышел от брата и пошел по улицам, раздумывая о Николае и Леночке. Новость о свадьбе произвела на него сильное впечатление. Он рад был, что ошибся в своих подозрениях, и в то же время ему почему-то жаль было Леночку.
«Оба они хорошие люди, а как будто не пара!» — повторял он про себя.
Через час после ухода брата Николай отправился к Леночке. Она сегодня не пошла на лекции и поджидала Николая, перечитывая несколько раз его горячее, порывистое письмо. В прихожей раздался звонок. Леночка встрепенулась, радостная и счастливая. Послышались знакомые шаги, и в дверях показался Николай. Он бросился к Леночке и, целуя ее руки, повторял несколько раз: «Ты простила? Ты не сердишься, Леночка? Нет? Нет?»
Он глядел ей в глаза и по глазам мог видеть, что она не сердилась. Какое! В ее глазах светилась такая любовь, такое счастье!
— Ты спрашиваешь еще! И тебе не стыдно? Да разве я на тебя могу сердиться?.. И за что? За твое чудное письмо?.. Да если б ты…
Она не досказала мысли и любовалась Николаем с таким простодушным восхищением, что Николай, шутя, закрыл ей рукою глаза.
— Не смотри так, Лена! Не смотри! — проговорил он, смеясь. — Славная ты… добрая, хорошая моя! Ах, если бы ты знала, как тронуло меня твое письмо. И тебе было не стыдно даже подумать? «Или все кончено?» — писала ты. Ах, Леночка? С тобой как-то лучше становишься, право…