Том 2. Хладнокровное убийство. Призраки в солнечном свете
Шрифт:
Середина дня. Пустыня Мохаве. Перри сидел на плетеном чемодане и играл на гармонике. Дик стоял на обочине черного шоссе № 66 и взглядом буравил безупречную пустоту, словно надеялся заставить автомобилистов появиться. Их было мало, и ни один не останавливался подобрать голосующих. Лишь водитель грузовика, направлявшийся в Нидлз, штат Калифорния, предложил их подвезти, но Дик отказался. Это был не тот вариант, которого ждали они с Перри. Они поджидали одинокого путешественника в приличном автомобиле и с деньгами в бумажнике — такого можно было ограбить, удавить и закопать в пустыне.
В пустыне звук часто опережает изображение. Дик услышал легкую вибрацию еще не видимого автомобиля. Перри тоже ее уловил; он сунул гармонику в карман, поднял с земли плетеный чемодан (весь их багаж: едва поместившиеся сувениры Перри плюс три рубашки, пять пар белых носков, коробка аспирина, бутылка текилы, ножницы, безопасная бритва и пилка для ногтей; все остальные пожитки были либо заложены, либо оставлены у мексиканского бармена, либо отправлены в Лас-Вегас) и подошел к Дику. Они
Перри достал свою гармонику (его она стала после того, как вчера он украл ее в магазине разных мелочей в Барстоу) и заиграл вступительные аккорды их «походного марша», одной из любимых своих песен. Он пропел Дику все пять строф. Шагая в ногу бок о бок, они шли по шоссе и пели: «Я видел, как в сиянии с небес сошел Господь; Он вытоптал те лозы, где зрела гнева гроздь». И в тишине пустыни звенели их твердые, молодые голоса: «Слава! Слава! Аллилуйя! Слава! Слава! Аллилуйя!»
Часть 3
ОТВЕТ
Молодого человека звали Флойд Уэллс; он был низкого роста, и подбородка у него почти не было: верный признак отсутствия воли. Он не раз пытался сделать карьеру — в качестве солдата, помощника на ранчо, механика и, наконец, вора; за последнюю попытку его приговорили к заключению в Канзасской исправительной колонии на срок от трех до пяти лет. Во вторник вечером, 17 ноября 1959 года, Флойд сидел в камере и через наушники слушал по радио новости, но от голоса диктора и скучности событий дня («Сегодня канцлер Конрад Аденауэр прибыл в Лондон для переговоров с премьер-министром Гарольдом Макмилланом… Президент Эйзенхауэр имел полуторачасовую беседу с доктором Т. Китом Гленнаном по поводу проблем освоения космоса и финансирования космических исследований») его клонило в сон. Впрочем, сонливость Флойда как рукой сняло, едва он услышал: «Полицейские, расследующие убийство семьи Герберта У. Клаттера, обращаются к населению с просьбой сообщить любую информацию, которая могла бы помочь расследованию этого загадочного преступления. Клаттер, его жена и двое детей в прошлое воскресенье были найдены мертвыми в своем доме около Гарден-Сити. Рты у них были залеплены пластырем. Их связали и убили выстрелами в голову из ружья 12-го калибра. Должностные лица, занимающиеся этим делом, признают, что не могут найти никакого мотива преступления, которое Логан Сэнфорд, директор Канзасского бюро расследований, назвал самым ужасным в истории штата. Клаттер, известный в наших краях фермер, в прошлом — член Федеральной фермерской кредитной комиссии, назначенный самим Эйзенхауэром…»
Уэллс был ошеломлен. Как он сам потом говорил, он не поверил своим ушам. Впрочем, это и понятно, ведь он не только был в свое время знаком с убитыми, но и отлично знал, кто их убил.
Это началось давным-давно — одиннадцать лет назад, осенью 1948-го. Уэллсу тогда было девятнадцать лет. Он «мотался по всей стране и брался за любую работу, какую предлагали», как он говорил, вспоминая то время.
— В конце концов я оказался «там» — в западном Канзасе. Недалеко от границы с Колорадо. Я искал работу и спрашивал всех подряд; мне сказали, что на ферме «Речная Долина» вроде бы нужен помощник. «Речная Долина» — так мистер Клаттер называл свой дом. Короче говоря, он меня нанял. Я пробыл там, наверное, с год — во всяком случае, зиму точно — и ушел только потому, что мне не сиделось на месте. Хотелось побродяжничать. Не потому, что мы с Клаттером чего-то не поделили. Он хорошо ко мне относился — как и к любому, кто у него работал; если ты не дотягивал до получки, он всегда был готов дать десятку или пятерку. А платил он неплохо и не тянул с премией, если ты ее заслужил. Ей-богу, Клаттер мне нравился больше всех, кого я встречал. И вообще вся его семья. Миссис Клаттер и четверо детишек. Когда я там был, младшие, те, которых убили, — Нэнси и ее братишка, очкарик, — были совсем малышами, лет пяти или шести. Другие две девочки — одна Беверли, вторую, не помню, как звать, — уже ходили в школу. Хорошая семья, ей-богу, хорошая. Я их никогда не забуду. В общем, в сорок девятом я оттуда ушел. Женился, потом развелся, потом меня взяли в армию — одним словом, много воды утекло, и в июне пятьдесят девятого, через десять лет, я угодил в Лансинг. За то, что вломился в магазин электроприборов. А мне всего-то нужна была пара газонокосилок. Не для того, чтоб толкнуть. Я хотел заняться стрижкой лужаек. Подумал, что пора мне уже обзавестись собственным маленьким, но постоянным бизнесом. Ничего из этого не вышло — кроме того, что мне впаяли «от трех до пяти». Не случись этого, я никогда бы не встретил Дика, и, быть может, мистер Клаттер сейчас был бы жив. Но это произошло. Это случилось. Мы с Диком встретились.
Он был первым, с кем я сошелся. Мы сидели вместе, наверное, месяц. Июнь и часть июля. У него срок уже заканчивался: в августе он должен был выйти. Он все придумывал, что будет делать на воле. Говорил, что хочет поехать в Неваду, в один из тех городков, где расположены ракетные базы, купить военную форму и выдавать себя за офицера военно-воздушных сил. А потом покупать всякое барахло по фальшивым чекам. Такая у него была идея. (Никогда не считал, что из этой затеи что-то выйдет. Дик не дурак, отрицать не стану, но лицом не вышел. Не тянул он на офицера военно-воздушных сил.) Несколько раз он упоминал этого своего приятеля, Перри. Этот парень наполовину индеец, они раньше были соседи по камере. Говорил о крупных делах, которые ждут их с Перри, когда они снова встретятся. Я не был знаком с этим Перри. Ни разу его не видел. Он к тому времени уже освободился. Но Дик всегда говорил, что если выпадет крупный фарт, он может положиться на Перри Смита.
Я точно не помню, когда в разговоре впервые упомянул Клаттеров; наверное, это было, когда мы рассказывали друг другу, чем каждый из нас занимался на воле. Дик был опытным механиком и главным образом работал по этой части. Только однажды устроился в больницу водить «скорую помощь». То и дело этим хвастался. Все вспоминал про медсестер и про то, чем он с ними занимался в кузове. А я, в свою очередь, рассказал, как проработал год в западном Канзасе. У мистера Клаттера. Он спросил, богатый ли человек этот Клаттер. Я ответил — да. Да, богатый. Как-то раз, сказал я, мистер Клаттер сказал, что за неделю он избавился от десяти тысяч долларов. То есть, говорю, иногда его сделки требовали десяти тысяч долларов в неделю. После того разговора Дик не переставал расспрашивать меня о Клаттерах. Сколько людей на ферме? Сколько лет сейчас детям? Как лучше подъехать к дому? Где он точно находится? Есть ли у Клаттера сейф? Не буду отрицать — я ответил, что есть. Потому что я помнил что-то похожее на сейф у стола в комнате, где мистер Клаттер устроил себе кабинет. Потом Дик заговорил о том, что убьет Клаттера. Сказал, что они с Перри ограбят дом и убьют всех свидетелей — и Клаттеров, и любого, кто окажется рядом. Он десятки раз расписывал мне, как они с Перри их свяжут, а потом пристрелят. Я ему говорил: «Дик, ты никогда этого не сделаешь». Но положа руку на сердце, я не могу сказать, что пытался отговорить его от этой затеи. Потому что даже на минуту не мог предположить, что он говорит всерьез. Я думал, это обычная болтовня. Такого в Лансинге можно услышать сколько угодно. Все только и делают, что распинаются о том, чем займутся на воле, — грабежи, убийства и все такое прочее. В основном одна похвальба. Никто ее всерьез не воспринимает. Именно поэтому когда я услышал по радио это известие, то сначала не поверил. И все-таки это случилось. И притом именно так, как расписывал Дик.
Такова была история Флойда Уэллса, хотя пока еще он был далек от мысли кому-то ее рассказать. Он боялся, что как только другие заключенные прознают, что он о чем-то доносит начальнику, его жизнь, как он выразился, «не будет стоить дохлого койота». Прошла неделя. Он слушал радио, следил за статьями в газетах — и в одной из них прочел, что канзасская газета «Хатчинсон ньюс» предлагает награду в тысячу долларов за любую информацию, способствующую поимке человека — или людей, виновных в убийстве Клаттера. Это было уже интересно; сообщение о награде почти подвигло Уэллса открыться. Но он все еще слишком боялся, и не только заключенных. Существовала опасность, что его обвинят в соучастии. В конце концов, ведь это он навел Дика на Клаттеров; разумеется, сразу же объявят, что он знал о намерениях Дика. Как ни крути, положение его было весьма щекотливым, а оправдания весьма сомнительны. Так что он вновь промолчал, и так прошло еще десять дней. На смену ноябрю пришел декабрь, а следствие оставалось, согласно все более и более кратким газетным сообщениям (по радио об этом вообще больше не говорили), в таком же недоумении от очевидного отсутствия мотива и улик, в каком было в день трагического открытия.
Но Флойд знал. И, терзаясь потребностью кому-то сказать, он доверился своему товарищу по заключению. «Он мне больше чем друг. Католик. Очень набожный. Он спросил меня: «Ну, так что же ты думаешь делать, Флойд?» Я сказал: «Понятия не имею, а что бы ты посоветовал?» Ну, он был всеми руками за то, чтобы я обратился к кому следует. Сказал, что неправильно жить с таким камнем на душе. И сказал, что я могу обойтись без явки с повинной. Что он устроит так, что на следующий день помощник директора узнает о том, что я хочу «быть вызванным». Он попросит, чтобы помощник вызвал меня к себе в кабинет под каким-нибудь предлогом, и, возможно, я смогу ему сообщить, кто убил Клаттеров. Понятное дело, помощник послал за мной. Я перепугался; но потом вспомнил мистера Клаттера — он не сделал мне ничего плохого, а на Рождество подарил маленький кошелек с пятьюдесятью долларами. Я поговорил с помощником. Потом я все рассказал самому директору. И не успел я выйти из его кабинета, как он снял телефонную трубку…»
Человек, которому позвонил начальник тюрьмы Хэнд, был Логан Сэнфорд. Сэнфорд выслушал его, повесил трубку, отдал несколько распоряжений, затем сам позвонил — Элвину Дьюи. Вечером, уходя из своего кабинета в здании суда Гарден-Сити, Эл взял с собой коричневый конверт.
Мэри была на кухне, готовила ужин. Едва Дьюи вошел, она обрушила на него перечень домашних бедствий. Кот подрался с соседским коккер-спаниелем и, кажется, выцарапал тому глаз. Пол, их младший сын девяти лет, сверзился с дерева. Просто удивительно, как он еще жив остался. А потом его старший брат, тезка Дьюи, поджег помойку, и соседи всполошились, что огонь перекинется на их дома. Кто-то, кто именно — неизвестно, даже вызвал пожарных.