Том 2. Лорд Тилбури и другие
Шрифт:
Лекция, которую тетя Фрэнси начала на вокзале Ватерлоо, длилась без остановки целую неделю, а к семи часам вечера в воскресенье она переросла в такой поток красноречия, что мистер Синклер Хэммонд сбросил оковы возраста и проявил свирепую решимость, тем более устрашающую, что исходила она от человека мягкого.
— Флик, — сказал мистер Хэммонд странным, напряженным голосом, перебив монолог жены.
— Да, дядя Синклер?
— Вышла бы ты на минутку.
Миссис Хэммонд устремила на мужа взгляд, под которым он в прежние времена тут же уткнулся бы в книгу. Но сегодня это не подействовало. Ад не ведает той ярости, на которую способен мирный покладистый человек,
— Я говорю с Флик, — холодно сказала миссис Хэммонд.
— Выйди, Флик, — с кривой полуулыбкой произнес мистер Хэммонд.
Флик вышла.
Миссис Хэммонд величаво повернулась к мужу. Некому было сказать ей, как некогда французскому королю, что это не бунт, а революция, которая положит конец ее безраздельному владычеству, и она думала, что подавит его привычным способом.
— Помолчи, — сказал мистер Хэммонд. Миссис Хэммонд замолчала.
— Тебе придется прекратить это, Фрэнси, — сказал мистер Хэммонд, но глаза его, устремленные на жену, горели огнем. — У тебя было вдоволь времени высказать Флик все, что надо, и даже больше, а теперь довольно. Ты поняла? Я не позволю мучить бедного ребенка. А чтобы у тебя не было соблазна, я еду с ней ужинать. Отвезу туда, где музыка, огни и добрая тяжелая пища. Оркестр будет играть, свет — заливать зал. Кто знает, может, я даже с ней потанцую. А когда мы вернемся — часам так к шести утра, — ты встретишь ее своей знаменитой улыбкой, заключишь в материнские объятия и будешь беспечно болтать исключительно о светлых сторонах жизни. Я понятно выразился?
— Синклер, — возразила миссис Хэммонд, и в голосе ее звучала испуганная мольба. — Ты не можешь увезти Фелисию. Сегодня приедет Джордж!
— Твой брат Джордж, — сказал мистер Хэммонд, — человек во многих отношениях замечательный. Я нередко им восхищаюсь. Но в застольные собеседники Флик он сейчас не годится. Он будет ей выговаривать, а я не намерен этого допустить.
— Он удивится, если Флик не будет за обедом! — простонала миссис Хэммонд.
Мистер Хэммонд нежно поцеловал ее в лоб. Он очень любил свою Фрэнси.
— Зато, — игриво сказал мистер Хэммонд, — он сможет написать об этом статью. «Знаменитые племянницы, которые удивляли своих знаменитых дядюшек». Ладно, пойду одеваться. Боюсь, что случай требует белого жилета. — Он вздохнул. — Ладно, в этой жизни все мы должны приносить жертвы.
Он снова поцеловал миссис Хэммонд и, напевая, вышел из комнаты.
— Флик! — позвал он. Флик появилась из гостиной.
— Флик, — сказал мистер Хэммонд, — мы с тобой — двое молодых лоботрясов. Как насчет того, чтобы где-нибудь пообедать? В каком-нибудь отвратительном кабаке. Давай поедем в ночной клуб из тех, о которых пишут «Светские сплетни», и где царит сущий ад.
Флик с недоверчивым ужасом подняла на него глаза. Она очень любила дядю, но понимала, чего он может и чего не может. Это был открытый мятеж — все равно как если б мистер Хэммонд выбросил флаг со скрещенными костями.
— Это было бы здорово! — сказала она.
— Это будет здорово, — поправил мистер Хэммонд.
— Но сегодня приезжает дядя Джордж, — напомнила Флик.
— Знаю. Представляешь, как весело пировать, зная, что дядя Джордж засел в этой гостиной. Все равно что включить холодный душ и смотреть на него из-за порога.
Флик бросилась ему на шею.
— Какой ты милый, дядя Синклер!
— Ну, мне показалось, что пора немного встряхнуться. Куда едем? Ты знаешь хорошенькое злачное местечко?
— Поехали к Марио.
— К Марио? Не слыхал. Для разнузданного юнца, о которых сейчас столько пишут, я плоховато знаю лондонский Вест-энд. Достаточно ли оно злачное? Я хочу поехать в такое место, где кидаются хлебными катышками. Как у Марио с этим?
— Отлично! Молодой лорд Тревельян как-то уложил шестерых официантов шестью выстрелами.
— Шестерых, — задумчиво повторил мистер Хэммонд. — Ладно, посмотрим, что получится у нас. Откуда ты знаешь этот притон?
— Я была там. — Флик замялась. — С одним человеком.
— Хм? О? А! — Мистер Хэммонд чуть пристальнее взглянул на племянницу. Голос его стал серьезным. — Кто водил тебя к Марио, Флик?
— Билл Вест. Племянник мистера Парадена. Помнишь, я рассказывала в саду.
— Помню. Так значит, он в Англии и вы встретились?
— Да.
— Флик, — сказал мистер Хэммонд, — знаю, ты считаешь меня старым занудой, но, боюсь, вечер в ресторане придется начать с разговора. Не обидишься?
— На тебя — никогда.
— Ладно, — бодро сказал мистер Хэммонд, — к рыбе я уже закончу. А там начнем кидаться хлебом. Этот лорд Тревельян, он как их бил, сидящих или на лету?
— На вспорхе.
— Вот как? — сказал мистер Хэммонд. — Ладно, попробуем. Беги, одевайся. Мне надо выкопать из нафталина белый жилет.
— Кликни-ка официанта, дорогуша, — сказала мисс Лилия Бум, указывая на несчастного, который метался между столиками, пытаясь выполнить работу двух обычных людей, — и напомни, что он, когда был маленьким мальчиком, обещал нам бутылку лансона.
Билл расплылся в вежливой улыбке и повернулся исполнить ее приказ.
— Официант!
— Громче, — посоветовала мисс Бум. — Поменьше от пекинеса, побольше от сенбернара.
— Официант!
— Уже лучше. Голос у тебя хороший. Если будешь тренировать, тебя возьмут объявлять поезда на станции.
Билл снова расплылся. Ему казалось, что это длится уже целую вечность.
Если верно, что можно улыбаться, улыбаться и быть подлецом, [20] то не менее верно и другое: можно расплываться, расплываться и сидеть, как на иголках. Билл не испытывал ни малейшей радости от прославленного ночного клуба «У Марио».
20
Можно улыбаться, улыбаться… Гамлет, V,l.
Даже в те далекие нью-йоркские дни, когда он таскался на вечеринки вместе с Джадсоном Кокером, они не доставляли ему особенного удовольствия. Еще до того как он ошибочно вообразил, что влюбился в Алису Кокер, и вследствие этого обратился мыслями к более серьезным вещам, Билл пришел к твердому заключению, что эти вечеринки — скука смертная. Чтобы быть там на своем месте, надо обладать хорошо подвешенным языком. Надо заслужить репутацию уморительного хохмача и классного прикольщика, а к тому же иметь желудок из асбеста и нержавейки. Билл определенно не мог похвастаться этими качествами. Его желудок возмущался уже после второго или третьего коктейля, и никто лучше него самого не знал, что язык у него подвешен так себе, что хохмач он убогий, и ни один сколь-нибудь беспристрастный критик не назовет его прикольщиком.