Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны
Шрифт:
Негр, помня о предстоящем появлении Санта-Клауса, коротко ответил, что они встретили юношу на вершине горы, ни словом не обмолвился о неудачном выстреле судьи и добавил только, что, по его мнению, этот человек не здешний. В те времена люди с положением не гнушались подвозить бедных путников, которых нагоняли на заснеженных дорогах, и Ричард был вполне удовлетворен этим объяснением. Он внимательно выслушал Агги, а потом сказал:
— Ну, если этот малый не избаловался у нас в Темплтоне и еще помнит свое место, то я, пожалуй, им займусь, тем более что намерения у него были самые похвальные. Может быть, он охотится за хорошим участком... Послушай, Агги, а не приехал ли он сюда поохотиться?
— А... да, масса Ричард,— ответил негр, смутившись. (Ричарда он боялся куда больше, чем судьи, потому что все экзекуции в поместье производил
— У него что же, есть мешок и топор?
— Нет, сэр, только ружье.
— Ружье! — воскликнул Ричард, заметив смущение Агги, которое теперь уже перешло в ужас.— Ах, черт возьми! Так это он убил оленя? Я же знал, что Мармадьюку ни за что не попасть в скачущего оленя! Как было дело, Агги? Рассказывай побыстрее, и я досыта накормлю Мармадьюка его олениной. Как было дело, Агги? Этот малый подстрелил оленя, а судья его купил, да? И повез парня к себе, чтоб расплатиться?
Это открытие привело Ричарда в такой восторг, что негр немного оправился от испуга, вспомнил про чулок Санта-Клауса и, заикаясь, проговорил:
— Да ведь раны-то было две, сэр.
— Не ври, черный мошенник! — крикнул Ричард и отступил в снег, примериваясь, как бы ловчее вытянуть негра кнутом.— Говори правду, а не то я с тебя шкуру спущу.
Произнося эти слова, Ричард медленно поднимал кнутовище, пропуская кнут через пальцы левой руки, словно боцман, собирающийся пустить в ход линек. Агамемнон повернулся к нему сперва одним боком, потом другим, но не нашел успокоения ни в той, ни в другой позиции и сдался. В нескольких словах он рассказал своему хозяину всю правду и принялся умолять Ричарда защитить его от гнева судьи.
— Я все улажу, Агги, я все улажу! — вскричал тот, потирая руки.— Ты только помалкивай, а уж я как-нибудь справлюсь с Мармадьюком. Вот возьму и оставлю тушу здесь, пусть он сам посылает за ней людей... Впрочем, нет, лучше я дам ему похвастать как следует, а потом изобличу его при всех. Живей, живей, Агги, не то рану этого бедняги начнут перевязывать без меня, а наш докторишка понятия не имеет о хирургии: он не сумел бы отнять ногу старику Миллигану, если бы я ее не поддерживал.
К этому времени Ричард уже опять взгромоздился на свой табурет, Агги расположился на заднем сиденье, и они тронулись в обратный путь. Лошади бежали быстрой рысью, а их неукротимый возница, то и дело оборачиваясь к Агги, продолжал болтать; недавнее недоразумение было забыто, и между ними снова установились наилучшие отношения.
— Это только доказывает, что лошадей повернул я: у человека, раненного в правое плечо, недостало бы сил сдвинуть с места этих упрямых дьяволов. Я с самого начала знал, что он тут ни при чем, но только не хотел спорить с Мармадьюком. А, ты кусаться, скотина! Но-о, лошадушки, но-о! И старик Натти здесь тоже замешан! Лучше и нарочно не придумаешь. Уж теперь Дьюку придется помалкивать про своего оленя, подумать только — выстрелил из обоих стволов, а попал всего лишь в беднягу, который прятался за сосной! Я должен помочь этому шарлатану-лекарю вынуть пулю из его раны.
Так Ричард несся вниз по склону: бубенчики не умолкали ни на минуту — и он сам тоже, пока сани не въехали в поселок. Тут уж он думал только о том, как щегольнуть своим кучерским уменьем перед женщинами и детьми, которые прильнули к окнам, чтобы поглазеть на судью и его дочку.
ГЛАВА V
У Натаниэля не готова куртка.
Разлезлись башмаки у Габриэля,
А Питер не успел покрасить шляпу,
И Уолтера кинжал еще в починке,
Лишь Ралф, Адам и Грегори одеты.
16
Перевод П. Мелковой.
У подножия горы, где кончался крутой спуск, дорога сворачивала вправо, и сани по легкому уклону покатили прямо к поселку Темплтон. Но сначала надо было пересечь бурный ручей, о котором мы уже упоминали. Через него был переброшен мост из тесаных бревен, излишне большие размеры и неуклюжесть которого свидетельствовали как о малом уменье его строителей, так и об изобилии необходимого материала.
Этот узкий поток, стремительно мчавший свои темные воды по выстланному известняком ложу, был тем не менее одним из истоков Саскуиханны — могучей реки, навстречу которой даже сам Атлантический океан приветственно протянул руку [17] .
17
Автор имеет в виду узкий и длинный Чесапикский залив, в который впадает река Саскуиханна.
У моста быстрые кони мистера Джонса догнали менее резвых лошадей, запряженных в сани судьи. Обе упряжки поднялись по пологому откосу, и Элизабет очутилась среди домов поселка, столь не похожих друг на друга. Лежавшая между ними прямая дорога была неширока, хотя вокруг на сотни миль простирались леса, населенные лишь зверями и птицами. Но так решил ее отец и так хотели поселенцы. Им нравилось все, что напоминало условия жизни в Старом Свете, а городок, пусть даже лежащий среди глухих лесов,— это уже почти цивилизация. Улица (так называли эту часть дороги местные жители) была около ста футов шириной, но ее проезжая часть, особенно зимой, оказывалась гораздо более узкой. Перед домами громоздились огромные поленницы, которые, казалось, ничуть не уменьшались, а, наоборот, с каждым днем все росли, несмотря на то что в каждом окне можно было увидеть ярко пылающий очаг.
Когда сани судьи тронулись в путь после встречи с Ричардом на горе, Элизабет залюбовалась заходящим солнцем — приближаясь к горизонту, его диск становился все больше и больше, и по нему медленно поднимался темный силуэт могучей сосны, росшей на одной из западных вершин. Но его косые лучи еще озаряли восточный склон, на котором находилась сама Элизабет, играли на стволах берез, чья гладкая и сверкающая кора соперничала белизной с девственными снегами окрестных гор. Темные стволы сосен ясно рисовались даже в глубине леса, а обрывистые скалы, на чьих отвесных гранях не мог удержаться снег, празднично сверкали, словно посылая прощальную улыбку заходящему светилу. Однако сани продолжали спускаться вниз по склону, и царство дня, как заметила Элизабет, скоро осталось позади. Когда они достигли долины, яркие, хотя и не греющие лучи декабрьского солнца уже не разгоняли ее холодного сумрака. Правда, на вершинах восточных холмов еще лежали розовые отблески, но и они с каждой минутой поднимались все выше — с земли на гряду облаков; замерзшее озеро уже пряталось в синей мгле, очертания домов стали расплывчатыми и неясными, а дровосеки вскидывали на плечо свои топоры и расходились по домам, предвкушая, как весь долгий вечер они будут греться у яркого огня, для которого сами заготовили топливо. При виде саней они останавливались, снимали шапки, здороваясь с Мармадьюком, и дружески кивали Ричарду. Как только путешественники проезжали, во всех домах задергивались занавески, скрывая от зимней ночи уютные комнаты с весело пылающими каминами.
Сани быстро свернули в распахнутые ворота «дворца», и когда Элизабет увидела в дальнем конце безлиственной аллеи из молодых тополей унылые каменные стены отцовского дома, ей показалось, что дивный вид, открывшийся ей с горы, был лишь мимолетным сном. Мармадьюк еще настолько сохранял свои квакерские привычки, что не любил бубенчиков на упряжи, но от саней мчавшегося позади мистера Джонса несся такой трезвон, что через мгновение в доме поднялась радостная суматоха.
На каменной площадке, слишком маленькой по сравнению со всем зданием, Ричард и Хайрем воздвигли четыре деревянные колонны, которые поддерживали портик — так мистер Джонс окрестил весьма невзрачное крыльцо с кровлей из дранки. К нему вели пять каменных ступеней, уложенных в такой спешке, что морозы уже успели сдвинуть их с предназначенного для них места. Но неприятные последствия холодного климата и небрежности строителей этим не ограничивались: каменная площадка осела вместе со ступеньками, и в результате деревянные колонны повисли в воздухе — между их нижними концами и каменными основаниями, на которые они прежде опирались, появился просвет в целый фут. По счастью, плотник, осуществлявший величественные замыслы зодчих, так прочно прибил крышу этого классического портика к стене дома, что она, по вышеуказанной причине лишившись поддержки колонн, в свою очередь сама смогла поддержать эти колонны.