Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны
Шрифт:
Индеец внимательно выслушал священника. Яростный огонь в его глазах померк, и лицо снова стало непроницаемо спокойным; однако он ничего не ответил и только сделал мистеру Гранту исполненный достоинства знак продолжать путь. Священника так взволновало упрямство могиканина, что он, сам того не замечая, ускорил шаги; индеец легко держался наравне с ним, но молодой охотник с удивлением заметил, что девушка начинает отставать.
— Вы устали, мисс Грант,— сказал он.— Снег тут недостаточно утоптан, и вам трудно поспевать за нами, мужчинами. Прошу вас, обопритесь на мою руку и попробуйте идти по насту. Вон тот огонек, я думаю, светит в доме вашего батюшки, но до него, кажется, еще не близко.
— Я совсем не устала,— ответила она тихим, дрожащим голосом,— но меня испугал этот индеец.
Молодой охотник поднялся на сугроб, который легко выдержал его вес, и почтительно, но настойчиво заставил девушку последовать своему примеру. Осторожно поддерживая ее за локоть, он снял шапку и откинул со лба черные кудри, словно гордо разрешив ей проникнуть в самые тайные свои мысли. Луиза, однако, бросила на него лишь один короткий взгляд и ускорила шаги, что благодаря его помощи ей было нетрудно сделать.
— Вы мало знаете этот своеобычный народ, мисс Грант,— сказал он,— иначе вам было бы известно, что индейцы считают месть делом праведным. Их с младенчества учат, что ни одна обида не должна остаться неотмщенной, и охранять обидчика, когда он в их власти, может только закон гостеприимства, который они чтут еще выше.
— Неужели, сэр,— воскликнула мисс Грант, невольно отнимая у него свою руку,— вам тоже внушили уважение к такому безбожному обычаю?
— Вашему почтенному батюшке я ответил бы просто, что меня воспитывали в лоне епископальной церкви,— ответил охотник,— но вам я скажу, что жизнь преподала мне много суровых уроков, которые научили меня прощать. Тут, я полагаю, мне не в чем себя упрекнуть, и надеюсь, что так будет и впредь.
Говоря это, он остановился, держа свою руку наготове, и, когда он кончил, девушка снова оперлась на нее, и они продолжали свой путь.
Индеец и мистер Грант уже дошли до домика и остановились перед дверью, поджидая молодых людей. Мистер Грант не стал тратить времени зря и тут же приступил к исправлению дурных наклонностей своего спутника, которые он обнаружил во время их беседы у ручья. Индеец слушал его поучения почтительно, хотя и хранил глубокое молчание. Но тут к ним присоединились мисс Грант с охотником, и все вошли в дом.
Жилище священника стояло в стороне от поселка, посреди поля, где повсюду торчали толстые пни, увенчанные высокими белоснежными шапками. Кругом нельзя было заметить ни деревца, ни даже кустика, а самому дому был присущ тот вид угрюмой незавершенности, который столь обычен в недавно заселенных местах, где все возводится в спешке. Внутри, однако, он производил совсем другое впечатление благодаря царившим там безукоризненному порядку и благодатному теплу.
Все общество очутилось в комнате, обставленной как гостиная; впрочем, она нередко служила и кухней, о чем свидетельствовали кастрюли и сковородки, которые помещались возле большого очага. В нем пылал такой веселый огонь, что Луиза могла бы и не зажигать свечи: его света было вполне достаточно, чтобы разглядеть скудное убранство комнаты. Посреди чисто выметенного пола лежал лоскутный коврик, какие и до сих пор можно видеть в фермерских домах. Чайный столик, пяльцы Луизы и старомодный книжный шкаф красного дерева говорили, казалось, о некотором достатке, но обеденный стол, стулья и остальная мебель были очень простыми и дешевыми. На стенах висели вышивки и карандашные рисунки, но если первые, не отличаясь большой оригинальностью, показывали некоторое искусство в выполнении, вторые были лишены даже и такого достоинства.
На одном из них изображена была могильная плита, над которой склонилась рыдающая девушка, а в отдалении виднелась церковь с романскими окнами. На плите можно было различать написанные столбиком даты рождений и смертей, и каждый умерший носил фамилию «Грант». Бросив беглый взгляд на этот рисунок, молодой охотник узнал все, что можно было узнать о семье священника. Он понял, что мистер Грант вдовец, схоронивший пятерых детей, и что эта скромная и робкая девушка, которой он помог перебраться через ручей, была единственной из его
Молодой охотник успел заметить все это, пока они усаживались у очага и беседа еще не возобновилась. Затем, когда каждый устроился как мог удобнее и Луиза, сняв выцветшую шелковую мантилью и широкополую шляпу, которые хотя и шли к ее милому личику, все же мало годились для такой холодной зимы, опустилась на стул между молодым охотником и ее отцом, последний вернулся к прерванному разговору.
— Надеюсь, мой юный друг,— сказал он,— что полученное вами воспитание заставило вас забыть о мстительности, которую вы могли унаследовать от ваших предков,— ведь, насколько я понял из слов Джона, некоторые из них принадлежали к племени делаваров. Не поймите меня ложно: добродетели души, разумеется, не зависят от цвета кожи или от происхождения, и, может быть, потомок народа, некогда владевшего этими горами, как никто другой, имеет право считать свою совесть чистой.
Индеец торжественно повернулся к священнику и, сопровождая свою речь величественными жестами, свойственными его племени, произнес:
— Отец, лето твоей жизни еще не прошло, и тело твое молодо. Поднимись здесь на самую высокую гору и погляди кругом. Все, что ты увидишь между тем краем неба, где солнце поднимается, и тем, где оно садится, между тем местом, где родятся истоки Кривой реки [40] и тем, где ее путь заслоняют горы, принадлежит ему. В его жилах течет делаварская кровь, и право его велико. Но брат Микуона справедлив, он разделит эти земли на две равные части, как река делит долину пополам, и скажет Молодому Орлу: «Сын делаваров! Возьми ее, владей ею и будь вождем в стране своих отцов!»
40
«Саскуиханна» означает «Кривая река»; «ханна» или «ханнок» значит «река» на многих индейских наречиях. Так, даже далеко на юге, в Виргинии, есть река Раппаханнок. (Примеч. автора)
— Этого никогда не будет! — вскричал молодой охотник с такой яростью, что священник и его дочь, завороженные речью индейца, невольно вздрогнули,— Скорей лесной волк откажется от добычи, чем этот человек расстанется со своим богатством, к которому он подобрался извилистым путем змеи.
— Умолкни, сын, мой, умолкни!— перебил его мистер Грант.— Искорени гнев из своего сердца. Вред, который судья Темпл случайно причинил тебе, усилил боль от обид, нанесенных твоим предкам. Но помни: поступок судьи был следствием простой неосторожности, а твои предки лишились своих земель из-за политических перемен, которые уже не раз смиряли гордость царей и стирали могучие царства с лица земли. Где теперь филистимляне, столь часто державшие в рабстве детей израилевых? И где Вавилон, купавшийся в роскоши и пороке и в безумной гордыне своей нарекавший себя повелителем народов? И не забывай молитвы, с которой мы обращаемся к вседержителю: «Прости врагов наших, и гонителей наших, и обижающих нас и смягчи их сердца». Не судья Темпл обездолил твоих соплеменников, но весь его народ, рана же твоя заживет очень скоро.
— Рана! — повторил юноша, в сильнейшем волнении расхаживая по комнате.— Или вы полагаете, сэр, что я считаю его убийцей? О нет! Он слишком хитер и слишком труслив для такого преступления. Однако пусть он и его дочь купаются в роскоши, возмездие их не минует. Нет, нет,— продолжал он уже спокойнее,— это могиканин заподозрил его в желании убить меня, я же не придаю своей ране никакого значения.
Он снова сел и, закрыв лицо руками, низко опустил голову.
— Эту несдержанность и вспыльчивость, дитя мое, он унаследовал от своих предков, дикарей,— шепнул мистер Грант дочери, которая в испуге схватила его за руку.— Ты ведь слышала, что говорил индеец о его происхождении. И ни образование, ни наша святая религия не смогли до конца изгнать дурные страсти из его души. Но время и попечительные заботы еще могут его исправить.