Том 2. Поэмы

Лермонтов Михаил Юрьевич

X

Счастлив еще: его мученья Друзья готовы разделять И вместе плакать и страдать… Но кто сего уж утешенья Лишен в сей жизни слез и бед, Кто в цвете юных пылких лет Лишен того, чем сердце льстило, Чем счастье издали манило… И если годы унесли Пору цветов искать, как прежде Минутной радости в надежде, – Пусть не живет тот на земли.

XI

Так пленник мой с родной страною Почти навек прости сказал! Терзался прошлою мечтою, Ее места воспоминал: Где он провел златую младость, Где испытал и жизни сладость, Где

много милого любил, Где знал веселье и страданья, Где он, несчастный, погубил Святые сердца упованья… ………………

XII

Он слышал слово «навсегда!» И обреченный тяжкой долей, Почти дружился он с неволей. С товарищами иногда Он пас черкесские стада. Глядел он с ними, как лавины Катятся с гор и как шумят; Как лавой снежною блестят, Как ими кроются долины; Хотя цепями скован был, Но часто к Тереку ходил. И слушал он, как волны воют, Подошвы скал угрюмых роют, Текут средь дебрей и лесов… Смотрел, как в высоте холмов Блестят огни сторожевые; И как вокруг них казаки Глядят на мутный ток реки, Склонясь на копья боевые. – Ах, как желал бы там он быть; Но цепь мешала переплыть.

XIII

Когда же полдень над главою Горел в лучах, то пленник мой Сидел в пещере, где от зною Он мог сокрыться. Под горой Ходили табуны. – Лежали В тени другие пастухи В кустах, в траве и близ реки, В которой жажду утоляли… И там-то пленник мой глядит: Как иногда орел летит, По ветру крылья простирает, И видя жертвы меж кустов, Когтьми хватает вдруг – и вновь Их с криком кверху поднимает… Так! Думал он, я жертва та, Котора в пищу им взята.

XIV

Смотрел он также, как кустами, Иль синей степью, по горам, Сайгаки, с быстрыми ногами, [3] По камням острым, по кремням Летят, стремнины презирая… Иль как олень и лань младая, Услыша пенье птиц в кустах, Со скал не шевелясь внимают – И вдруг внезапно исчезают, Взвивая вверх песок и прах.

XV

Смотрел, как горцы мчатся к бою Иль скачут смело над рекою; Остановились, – лошадей Толкают смелою ногою… И вдруг, припав к луке своей, Близ берегов они мелькают, Стремят – и, снова поскакав, С утеса падают стремглав И… …шумно в брызгах исчезают – Потом плывут и достигают Уже противных берегов, Они уж там, и в тьме лесов Себя от казаков скрывают… Куда глядите, казаки? Смотрите, волны у реки Седою пеной забелели! Смотрите, враны на дубах Вострепенулись, улетели, Сокрылись с криком на холмах! Черкесы путника арканом В свои ущелья завлекут… И, скрытые ночным туманом, Оковы, смерть вам нанесут.

3

Сайгак (сайга) – разновидность диких коз, встречается в степях Северного Кавказа.

XVI

И часто, отгоняя сон, В глухую полночь смотрит он, Как иногда черкес чрез Терек Плывет на верном тулуке, [4] Бушуют волны на реке, В тумане виден дальний берег, На пне пред ним висят кругом Его оружия стальные: Колчан, лук, стрелы боевые; И

шашка острая, ремнем Привязана, звенит на нем, Как точка, в волнах он мелькает, То виден вдруг, то исчезает… Вот он причалил к берегам. Беда беспечным казакам! Не зреть уж им родного Дона, Не слышать колоколов звона! Уже чеченец под горой, Железная кольчуга блещет; Уж лук звенит, стрела трепещет, Удар несется роковой!.. Казак! Казак! Увы, несчастный! Зачем злодей тебя убил? Зачем же твой свинец опасный Его так быстро не сразил?..

4

Тулук (бурдюк) – мешок из шкур животных для хранения вина и других жидкостей; использовался для переправы через мелкие, но быстрые кавказские речки.

XVII

Так пленник бедный мой уныло, Хоть сам под бременем оков, Смотрел на гибель казаков. Когда ж полночное светило Восходит, близ забора он Лежит в ауле – тихий сон Лишь редко очи закрывает. С товарищами вспоминает О милой той родной стране; Грустит; но больше, чем оне… Оставив там залог прелестный, Свободу, счастье, что любил, Пустился он в край неизвестный, И… Всё в краю том погубил.

Часть вторая

XVIII

Однажды, погружась в мечтанье, Сидел он позднею порой; На темном своде без сиянья Бесцветный месяц молодой Стоял, и луч дрожащий, бледный Лежал на зелени холмов, И тени шаткие дерев, Как призраки, на крыше бедной Черкесской сакли прилегли. В ней огонек уже зажгли, Краснея он в лампаде медной Чуть освещал большой забор… Всё спит: холмы, река и бор.

XIX

Но кто в ночной тени мелькает? Кто легкой тенью меж кустов Подходит ближе, чуть ступает, Всё ближе… Ближе… Через ров Идет бредучею стопою?.. Вдруг видит он перед собою: С улыбкой жалости немой Стоит черкешенка младая! Дает заботливой рукой Хлеб и кумыс прохладный свой, Пред ним колена преклоняя. И взор ее изобразил Души порыв, как бы смятенной. Но пищу принял русский пленный И знаком ей благодарил.

XX

И долго, долго, как немая, Стояла дева молодая. И взгляд как будто говорил: «Утешь себя, невольник милый; Еще не всё ты погубил». И вздох не тяжкий, но унылый В груди раздался молодой; Потом чрез вал она крутой Домой пошла тропою мшистой, И скрылась вдруг в дали тенистой, Как некий призрак гробовой. И только девы покрывало Еще очам вдали мелькало, И долго, долго пленник мой Смотрел ей вслед – она сокрылась. Подумал он: но почему Она к несчастью моему С такою жалостью склонилась – Он ночь всю не смыкал очей; Уснул за час лишь пред зарей.

XXI

Четверту ночь к нему ходила Она и пищу приносила; Но пленник часто всё молчал, Словам печальным не внимал; Ах! Сердце, полное волнений, Чуждалось новых впечатлений; Он не хотел ее любить. И что за радости в чужбине, В его плену, в его судьбине? Не мог он прежнее забыть… Хотел он благодарным быть, Но сердце жаркое терялось В его страдании немом И, как в тумане зыбком, в нем Без отголоска поглощалось!.. Оно и в шуме, и в тиши Тревожит сон его души.