Том 2. Студенты. Инженеры
Шрифт:
— А правда — милая? — спросил смущенно Ларио.
— О! очень милая, — ответил, переменив быстро тон, Шацкий и забегал по комнате.
— Вы, пожалуйста, не подумайте того… что-нибудь, — вдруг смущенно заговорил Ларио, щурясь на своих гостей. — Как это ни странно… Го-го-го… Я выступаю в довольно комичной роли — в роли покровителя порядочной женщины… Го-го-го… Хотя она… того…
Ларио сделал жест, точно ловил в воздухе муху.
— Го-го-го, покровитель,
— Понимаешь ты, — начал опять Ларио, ни капли не обижаясь, а, напротив, успокоившись от слов Шацкого. — Женщина решила бросить прежнюю свою специальность; ну, конечно, ты мне поверишь, что я здесь ни при чем… ну, и пришла ко мне… Ну и…
Ларио точно подавился.
— Ну, говори! — крикнул на него Шацкий.
— Ну, понимаешь ты, хоть я не миссионер, черт меня побери, го-го-го, но не сказать же мне ей: «Иди опять в проститутки», — что ли; я, конечно…
Ларио опять замялся.
— Ну, одним словом, ты разнюнился, — подсказал ему Шацкий, — ну, и что же?
— Я, положим, не разнюнился… и ты врешь, но я тоже…
Ларио говорил бы еще два часа, наверно, ни до чего не договорившись, если бы Шацкий не оборвал его:
— Одним словом, ты оскандалился?
— Ничуть не оскандалился…
— Я почти уверен, что ты даже нюни распустил…
— Ну, это ты, может, способен от юбки нюни распускать…
— Врешь, подлец, теперь я убежден даже в этом… Ну, все равно… Ты предложил ей помощь… отцовскую или братскую помощь… конечно, братскую…
Ларио бросило в жар.
— О мой друг, к чему же так выдавать себя, как какой-нибудь мальчишка… Пожалуйста, не перебивай…
— Ну, да о чем тут разговаривать, — перебил Карташев, — главное здесь то, что действительно надо помочь…
— Вовсе это не главное, главное — уличить вот этого мерзавца…
Шацкий указал на Ларио, который, вдруг успокоившись, щурился и произнес, стараясь придать голосу самый спокойный тон:
— Ну, ну, говори.
— Ты распустил нюни…
— Врешь.
— Ты обещал отцовскую или братскую помощь.
— Не братскую и не отцовскую.
— Врешь, подлец. Ты…
Шацкий впился в Ларио, который еще больше прищурился, как бы пряча свои глаза от его проницательности.
— Ты, — медленно, с расстановкой начал Шацкий, — придумал план помочь ей…
— Придумал.
— Она по специальности швейка…
— Не швейка, модистка, положим.
— Все равно… Ты решил…
Шацкий остановился и наслаждался производимым им впечатлением.
—
— Купить ей швейную машину!! — И Шацкий, выпалив это, вскочил, забегал по комнате и, сделав совершенно идиотское лицо, заговорил какую-то чепуху.
Ларио, смущенный тем, что Шацкий угадал его планы, не спускал с него глаз.
— Ну, Миша, — заговорил он, — как хочешь, а ты с чертом свел уже знакомство. От тебя, знаешь, чертовщиной уже несет…
Шацкий рассмеялся, но продолжал нести свою ерунду.
— А знаешь, почему я колдун? — спросил вдруг Шацкий и ответил: — Потому что ты глуп.
— Сам ты глуп, — добродушно ответил Ларио.
— Ты действительно думал купить ей машинку? — спросил Карташев.
— Да… Понимаешь, у нее практика обеспечена, ее, так сказать, бывшие подруги по ремеслу…
— Придумал!! — с презрением перебил Шацкий. — Именно надо быть Петей, чтобы додуматься до такой глупости.
— Почему, мой друг? — спросил Ларио.
— А потому, — серьезно заговорил Шацкий, — что на машине и она не будет работать, и ты ее выгонишь на другой день… Она от работы отвыкла, она, хоть бы хотела, не может работать, потому что изнурена…
— Она даже кровью кашляет…
— Дурак, — фыркнул Шацкий. — Но если бы она и могла работать… Платья, юбки, заказчицы, и все это в твоей комнате, и ты с тремя Сашками, пятью Лизками… Понимаешь теперь, что ты глуп?!
— Ну, хорошо, ты умен, ну, и какое же твое мнение?
— Нет, ты не отлынивай, ты понимаешь теперь, что ты глуп?
— Ну, хорошо, дальше…
— Сознался наконец… Слава тебе, господи… А дальше то, что ей надо открыть меблированные комнаты. Найдется несколько таких дураков, как ты, которые ей платить ничего не будут, и она вместе с вами подохнет с голоду.
— Меблированные комнаты — идея хорошая, — согласился Карташев, — но для этого надо много денег.
— Немного больше, чем для машины… Можно откупить уже с готовой обстановкой, можно напрокат взять, можно в рассрочку купить… сто рублей надо.
— Ну, и отлично… Я даю тридцать пять, вырученные от татарина, — сказал вдруг Карташев.
Конечно, Карташевым руководило и доброе чувство, но в то же мгновение сам собою разрешался смущавший его и другой вопрос: продажа вещей была бы неприятна его матери. Если не писать ничего об этом и деньги прожить, выйдет некрасиво, а если отдать этой несчастной, то молчание о продаже вещей получит характер даже некоторым образом возвышенный: «Да не ведает правая рука, что творит левая».