Том 2. Сумерки духа
Шрифт:
И Шарлотта рвала, топтала богатый фарфоровый венок, мяла, силилась зубами надорвать широкую ленту с золотой надписью: «Helene a son Albert» [14] . Как она смела? Ее Альберт! Изменила, разлюбила и приехала еще издеваться над беззащитным! Никогда Шарлотта не допустит, чтобы хоть один цветок здесь был посажен на ее деньги. В копилке есть кое-что… Можно еще заработать… И у отца подменить… Это нетрудно.
Брызги фарфора случайно ранили руку Шарлотты. Она вздрогнула, увидав алую каплю на своей ладони. Но сейчас
14
«Елена своему Альберту» (фр).
Большие, бледные златоцветы, почти без запаха, вьющие только осенней сырой землей, качались теперь на могиле, вместо летних роз. Шарлотта тихо отвела их стебли и прижалась щекой к бархатистому, холодному мрамору барельефа. Она едва ощущала неровности очертаний профиля. О, милый, о, бедный! И она, сама виноватая перед ним, смела еще упрекать его в чем-то! Как она сразу не поняла, что надо защитить его, безответного, что эта Елена пришла издеваться над ним, что она не может его любить! Она нашла себе другого, существующего, теплого, с красными, мягкими губами, как Иоганн… Зато Шарлотта любит Альберта всей силой мысли и любви. Теперь она никому его не отдаст. А он… Зачем ему Елена, чужая, страшная, живая? Шарлотта бесконечно ближе ему.
И Шарлотта лежала так, прижавшись лицом к мрамору креста. Ее любовь, вся, была полна той сладостью безнадежности, той тихой негой отчаяния, которая есть на дне души, выплакавшей последние слезы, есть в конце всякого горя, – как в сумерках осеннего дня с чистыми, зеленовато-холодными небесами над молчащим лесом.
Однажды, за чаем, в присутствии Каролины и болезненного часовщика, разыгралась неизбежная и все-таки неожиданная для Шарлотты сцена.
Отец был против обыкновения сумрачен. Часовщик вздыхал и кутался в кашне, никогда его не покидавшее. Каролина бросала на сестру значительные взгляды, которых та, впрочем, не видала.
Иван Карлович начал торжественно:
– Дочь моя, ты знаешь, что у меня сегодня был господин Ротте за окончательным ответом? И он очень прав. Уже ноябрь наступил. Время крайне соответствующее. Все это затянулось ввиду твоей болезни. Но теперь ты здорова. Иоганн очень, очень добропорядочный, прекрасный молодой человек.
– Папаша… – выговорила с усилием Шарлотта. – Я вас очень прошу… Я не могу теперь.
– Как так: не могу? Что это должно означать: не могу?
– Замуж не могу… Я еще молода…
– Молода! Что ж, дожидаться старого возраста для замужества? Но, но! Так не должны молодые девушки отвечать отцам. Отцы опытны, отцы знают. Должно повиноваться.
– Я не могу! – почти вскрикнула Шарлотта. – Иоганн мне не нравится! Я не пойду!
– Что такое? Не пойдешь? Смотрите, дети мои! – багровея, закричал Иван Карлович. – Ей не нравится прекрасный молодой человек, выбранный ее отцом! Старший сын богатейшего коммерсанта! Она не пойдет за него, когда я сказал его отцу, что с завтрашнего дня Иоганн может являться как жених моей дочери! Значит, слово мое нейдет в расчет!
Шарлотта слабо ахнула и закрыла лицо руками.
Каролина вмешалась в разговор.
– Что ты, Лотхен! Опомнись. Ведь надо же выходить замуж. Посмотри, какой Иоганн бравый! Сколько девиц по нем сохнет! Не волнуйтесь, папашечка, она образумится. Молодая девушка…
– Да, – покашливая, примолвил часовщик. – Молодые девушки, такой народ… С ними, между прочим, глаз да глаз нужен… Усмотреть ой как трудно!
– Зачем… Не надо смотреть… – прерывающимся голосом пыталась заговорить Шарлотта. – Неужели я не могу здесь… Разве я мешаю?
– Как не надо смотреть? – вне себя закричал Иван Карлович, опять мгновенно багровея. – Нет, надо, сударыня, надо! А я стар, я не могу усмотреть! Ответственности не могу взять! Нельзя, нельзя! Думать нечего! Я слово дал! Господин Ротте мой лучший друг! А усматривать я не могу! Яблонька от яблоньки не далеко растет! Вот что!
Он был вне себя, махал руками и захлебывался. Шарлотта вскочила и с рыданием бросилась из комнаты. Каролина побежала за ней.
– Что тебе? – почти озлобленно выкрикнула Шарлотта, увидя входящую к ней сестру. – Ты пришла меня учить? Зачем вы все так злы ко мне? Зачем мне нужно выходить замуж? Ну вот, ты вышла! Что же ты, счастлива?
– Это ты злая, Шарлотта, а не мы, – возразила Каролина. – Не понимаю, что с тобою сталось? Ты очень изменилась. Ты говоришь – я несчастлива. Но если бы Франц был здоров и я не должна была вечно дрожать, что потеряю его, я не жаловалась бы на судьбу. Так же и маленький Вильгельм все болен! А ты – другое дело. Иоганн такой здоровый, сильный, ты будешь с ним спокойна, детей наживете крепких… А вот за папашу я бы на твоем месте очень, очень боялась.
– Почему? – испуганно спросила Шарлотта. Вспышка ее прошла, она, робкая и горестная, сидела на своей постели, опустив руки и поникнув головой.
– Да как же, разве ты не знаешь? С ним может сделаться удар, он мгновенно скончается. Его нельзя волновать. Ты заметила, как он краснеет? У него давно приливы. Ты его огорчаешь, волнуешь непослушанием, он получит удар именно из-за тебя… За него вечно дрожать нужно…
– Что же мне делать? Что делать? – с отчаянием прошептала смятенная Шарлотта. – Зачем ты пугаешь меня, Каролина?
– Я нисколько не пугаю тебя. Это весьма обычно. Все мы, имеющие родственников и близких, должны охранять их и дрожать за них, помня, как непрочен человек. Ты покорись лучше, Шарлотта. Это советует тебе твоя сестра.
Лицо Иоганна, полное, улыбающееся, его выпуклые черные глаза с красноватыми жилками на белках вспомнились Шарлотте. Мраморный стол, вялая, темная мякоть с крупитчатым жиром, свежие тела быков, запах крови, первый этаж над лавкой, мухи, мухи… Шарлотта в последний раз с мольбой взглянула на сестру, как будто она могла все изменить. В эту секунду голова часовщика высунулась из дверей.
– Каролина, – прошептал он хрипло. – Иди, папаша тебя зовет. Иди скорее, ему что-то дурно.
– Ага! Вот видишь! – обратилась к сестре торжествующая Каролина, вставая. – Вот дела твоих рук.