Том 21. Жизнь Клима Самгина. Часть 3
Шрифт:
У него неожиданно возник — точно подкрался откуда-то из темного уголка мозга — вопрос: чего хотела Марина, крикнув ему: «Ох, да иди, что ли!» Хотела она, чтобы он ушел, или — чтоб остался с нею? Прямого ответа на этот вопрос он не искал, понимая, что, если Марина захочет, — она заставит быть ее любовником. Завтра же заставит. И тут он снова унизительно видел себя рядом с нею пред зеркалом.
Прошло более недели, раньше чем Захарий позвонил ему по телефону, приглашая в магазин. Самгин одел новый фланелевый костюм и пошел
«Дурак этот, кажется, готов считать меня тоже сумасшедшим».
Марина встретила его, как всегда, спокойно и доброжелательно. Она что-то писала, сидя за столом, перед нею стоял стеклянный кувшин с жидкостью мутножелтого цвета и со льдом. В простом платье, белом, из батиста, она казалась не такой рослой и пышной.
— Выпей, — предложила она. — Это апельсинный сок, вода и немножко белого вина. Очень освежает.
Сначала говорили о делах, а затем она спросила, рассматривая ноготь мизинца:
— Ну, что скажешь о радении?
— Я — изумлен, — осторожно ответил Самгин.
— Захарий говорил мне, что на тебя подействовало тяжело?
— Да, знаешь…
— Чем же изумлен-то?
— Ведь это — безумие, — не сразу сказал он.
— Это — вера!
Теперь Марина, вскинув голову, смотрела на него пристально, строго, и в глазах ее Самгин подметил что-то незнакомое ему, холодное и упрекающее.
— Это — больше, глубже вера, чем все, что показывают золоченые, театральные, казенные церкви с их певчими, органами, таинством евхаристии и со всеми их фокусами. Древняя, народная, всемирная вера в дух жизни…
— Мне это чуждо, — сказал Самгин, позаботясь о том, чтоб его слова не прозвучали виновато.
— А это — несчастье твое и подобных тебе, — спокойно откликнулась она, подстригая сломанный ноготь. Следя за движениями ее пальцев, Самгин негромко сказал:
— Я совершенно не понимаю, как ты можешь… Но она не дала ему кончить, снова глядя на него очень строго.
— Ты меня ни о чем не спрашивай, а что надобно тебе знать — я сама скажу. Не обижайся. Можешь думать, что я играю… от скуки, или еще что. Это — твое право.
Он замолчал, глядя на ее бюст, туго обтянутый батистом; потом, вздохнув, сознался:
— Я сожалею, что… видел тебя там… Он говорил не о том, что видел ее нагой, но Марина, должно быть, поняла его так.
— Это пустяки, — небрежно сказала она. — Но ты видел, чем издревле живут миллионы простых людей.
Она встала, встряхнув платье, пошла в угол, и оттуда Самгин услыхал ее вопрос:
— Серафиму-то Нехаеву узнал?
— Нехаева? — повторил Самгин давно забытое имя. — Там?
— Ну да! Бесновалась, седенькая, остроносая, вороной каркала: «Дхарма, Дхарма!» А наверное, толком и не знает, что такое Дхарма, Аодахья.
—
— Как везде, у нас тоже есть случайные и лишние люди. Она — от закавказских прыгунов и не нашего толка. Взбалмошная. Об йогах книжку пишет, с восточными розенкрейцерами знакома будто бы. Богатая. Муж — американец, пароходы у него. Да, — вот тебе и Фимочка! Умирала, умирала и вдруг — разбогатела…
Самгин, слушая, удовлетворенно думал:
«Нет, она не может серьезно относиться к пляскам на заводе искусственных минеральных вод! Не может!»
И, почувствовав что-то очень похожее на благодарность ей, Самгин улыбнулся, а она, вылавливая ложкой кусок льда в кувшине, спросила, искоса глядя на него:
— Чему смеешься?
Он промолчал, не решаясь повторить, что не верит ей и — рад, что не верит.
— Неизлечимый ты умник, Клим Иванович, друг мой! — задумчиво сказала она, хлебнув питья из стакана. — От таких, как ты, — болен мир!
Поставив стакан на стол, она легко ладонью толкнула Самгина в лоб; горячая ладонь приятно обожгла кожу лба, Самгин поймал руку и, впервые за все время знакомства, поцеловал ее.
— Неизлечимый, — повторила она, опустив руку вдоль тела. — . Тоскуешь по вере, а — поверить боишься.
Самгину показалось, что она хочет сесть на колени его, — он пошевелился в кресле, сел покрепче, но в магазине брякнул звонок. Марина вышла из комнаты и через минуту воротилась с письмами в руке; одно из них, довольно толстое, взвесила на ладони и, небрежно бросив на диван, сказала:
— Крэйтон все упражняется в правописании на русском языке. Сломал ногу, а ударило в голову. Сватается ко мне.
— Он — что? Сватается? — спросил Самгин удивленно и, тотчас же сообразив, что удивление — неуместно, сказал-
— Это меня не удивляет.
— Да, — сказала Марина, бесшумно шагая по ковру. — Сватаются. Не один он. Они — свататься, а я — прятаться, — скучновато сказала она, остановясь, и спросила вполголоса:
— Видел меня нагую-то?
Самгин не успел ответить, — выгнув грудь, проведя руками по бедрам, она проговорила тихо, но сурово:
— Какой мужчина нужен, чтоб я от него детей понесла? То-то!
Затем, тряхнув головою, проговорила глухо, с легким хрипом в горле:
— Супругу моему я за то, по смерть мою, благодарна буду, что и любил он меня, и нежил, холил, а красоту мою — берег.
Самгину показалось, что глаза у нее влажные, — он низко наклонил голову, успев подумать:
«Говорит, как деревенская баба…» И вслед за этим почувствовал, что ему необходимо уйти, сейчас же, — последними словами она точно вытеснила, выжала из него все мысли и всякие желания. Через минуту он торопливо прощался, объяснив свою поспешность тем, что — забыл: у него есть неотложное дело.