Том 24. Куда исчезла Чарити
Шрифт:
— Конечно… Это все еще ром, о’кей?
— Прекрасно. Только со льдом.
Она поднялась с кушетки и исчезла на кухне все с тем же потрясающим шуршащим звуком. Как только она вышла из комнаты, я подскочил к письменному столу и выдвинул ящик. Там лежало несколько старых писем, адресованных Луизе Уэстэрвей. Одно из агентства талантов, сообщавшее, что последняя программа для «Меллоу чиз компани» оказалась очень успешной, они предлагали ей и дальше работать с ними. Подробности не упоминались, но сотрудник агентства, автор письма, заканчивал его такими словами: «Теперь, вне всякого сомнения, имя
Я задвинул ящик и вернулся на кушетку. Ну что же, решил я, имелось достаточно доказательств, подтверждающих, что она на самом деле была Луизой Уэстэрвей. Кроме того, убедительно звучал и ее рассказ о приключениях брата за последние четыре года. Тогда она в точности не знала, что именно мне известно о Майке Уэстэрвее, так что придумать что-то на ходу было чертовски трудно. Можно было сказать, что она была особой, которая не слишком боготворила своего непутевого брата, но все же испытывала чувство ответственности за него, когда у того начались неприятности. Вроде бы опереточные эмоции, но ведь и они основываются на реальной жизни.
Луиза вернулась с бокалами, протянула мне один, села рядом на кушетку, прижавшись ко мне боком, что, как я подумал печально, являлось чисто товарищеским жестом.
— Вы уже разобрались, кто такой Патрик, Рик?
Я не спеша отпил порядочно рому и почувствовал, как живительное тепло распространяется у меня внутри.
— Разумеется, я, так сказать, разобрался, кто он такой, дорогая, — спокойно ответил я. — Это человек, который привык заглатывать людей в четыре раза более крупных, чем он сам, затем их тщательно пережевывать и выплевывать до завтрака. Вы же сами мне это сказали, когда впервые попали ко мне в дом вчера вечером, припоминаете?
Она недоуменно посмотрела на меня:
— Я такое сказала, Рик?
— Вы также сказали, что не сомневаетесь, будто я и мой мифический партнер были наняты Патриком и этой Фрай, чтобы убить Майка. Я не могу сказать, что я отлично соображаю, но, что касается памяти, мне не приходится жаловаться. Желаете, расскажу вам со всеми подробностями, как моя мама уронила меня в пятилетием возра…
— Не надо, все равно не поверю! — Она растерянно покачала головой. — Знаете, со вчерашнего вечера события с такой быстротой сменяют одно другое, что я забываю многие подробности. Конечно, Майк говорил мне, что Юджин Патрик тот человек, который желает жениться на Фэбриелле Фрай сразу после того, как она получит развод. Ну как можно было забыть о такой вещи?
— Я не думаю, дорогуша, что вы что-то забыли, — буркнул я, — просто вы не запомнили то, что уже сказали мне про Юджина Патрика.
— Ох? — Она подула на прядку волос, нависшую над глазом. — Это что-нибудь доказывает, Рик?
— Что вы невероятная лгунья, — сказал я, — может быть, хорошая актриса также? Подумайте хорошенько, если вы хотели проверить меня вчера вечером, то самым умным было играть роль наивной, немножко глуповатой сестренки, готовой бороться всеми доступными средствами за своего братца, верно?
Ее глаза оставались все такими же бархатистыми, как ночное небо, но теперь в них уже не сверкали звезды.
— Неожиданно мне наскучил весь этот разговор, Рик Холман, — сказала она слегка дрожащим голосом. — Мне кажется, вы мне больше не нравитесь. Я бы хотела, чтобы вы сейчас ушли.
— О’кей. — Я допил ром и поднялся. — Хочу дать вам напоследок совет, дорогая. Если вы замешаны в эту историю, какова бы она ни была, вы играете с огнем. Не исключено, что следующий орангутанг, который нанесет вам визит, не клюнет на сказочку про пылесос. Может быть, он решит, что информация находится в вашей голове, и начнет в ней копаться тупым ножом!
— Прощайте, мистер Холман. Не могу сказать, что я получила удовольствие от встречи с вами, а могла бы.
— Я испытываю те же чувства, золотко, — произнес я совершенно искренне и направился к двери.
Она криво улыбнулась.
— Луиза Уэстэрвей — Луиза Патрик — Луиза Уэстэрвей, — отчетливо произнесла она. — Вот история моей юности. Полагаю, существует какой-то глубокий психологический блок памяти, который старается заставить меня забыть часть моей жизни в качестве Патрик. Как вы говорили, я патологическая врунья.
— Вы были замужем за Юджином Патриком? — Я вытаращил от изумления глаза.
— На протяжении восьми месяцев, трех недель и четырех дней, — сказала она. — Это не было счастливым временем, Рик!
— Могу себе представить!
— Хотите, чтобы я приготовила нам еще по бокалу, прежде чем я раскрою душу?
— Конечно. Я сам все сделаю.
Забрав пустые бокалы с кофейного столика перед кушеткой, я вынес их на кухню.
Я как раз раскладывал кубики льда, когда услышал позади себя шелковый шорох.
— Что случилось? — спросил я, не оборачиваясь. — Вы не доверяете приходящей прислуге?
— Я просто передумала, Рик. — Ее прекрасный, звенящий голос внезапно потускнел. — Полагаю, что вы меня назовете самой ветреной особой на свете?
— Наверное. Ну и что заставило вас передумать на этот раз, милочка?
— Вы! — произнесла она воистину арктическим голосом, а в следующее мгновение на мою голову обрушилось проклятое небо.
Я вновь вернулся к жизни с чувством лютой ненависти к Уэстэрвеям. На протяжении двадцати четырех часов я уже трижды терял сознание из-за зверских ударов по голове по милости этих мерзавцев! Первые два раза постарался теннисист-любитель Майк, а на этот раз исполнительница коммерческих рекламных песенок — его сестрица Луиза. «Чувство гордости не позволит ни одному мужчине смириться с подобным унижением, — возмущенно подумал я, с трудом поднимаясь на ноги. — И моя голова тоже, — добавил я, когда кухня внезапно закачалась у меня перед глазами. — Если только я повстречаюсь когда-либо с одним из них снова, я… я…»
И тут я ее увидел.
На ней было легкое пальто, рядом на полу валялся элегантный дорожный саквояж, но она никуда не собиралась удирать.
Она стояла на коленях, прислонившись головой к стене у входной двери, уставившись на нее с выражением бесконечного ужаса, хотя я мог видеть ее только в профиль. Я неожиданно перестал ненавидеть фамилию Уэстэрвей — или имя Луиза Уэстэрвей, во всяком случае. Мне потребовалось не менее десяти секунд, чтобы заставить себя подойти и убедиться, что на месте одного ее бархатистого глаза сейчас была жуткая дыра.