Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895
Шрифт:
Управитель снисходительно слушал, сознавая необходимым поощрить полезно направленную энергию нового педагога.
— У меня, Николай Евграфович, длинных разговоров нет: урок задан, объяснен, спрошен — и с богом: лишние проводы, лишние слезы.
Николай Евграфович молча кивнул головой.
— Порядок для всех один: хочешь? — милости просим, лет — вот бог, а вот порог. Если с каждым заводить свои порядки, так ведь, помилуйте, скружат… Хоть про покойников и не следовало бы худо говорить, а уж, сказать по правде, и развел же делов мой коллега, не тем будь помянут. Это просто умора: дневник его я читаю.
— Нет, я разделяю ваш взгляд. Там, через двести лет, что будет, те и будут разговаривать..; а наше дело — простое, несложное дело, и, не мудрствуя лукаво, надо и делать его.
Близ заводских порогов однажды весною разбило барку.
И старый, и малый, и весь завод спешили на берег.
Для Ваньки Каина было истинным мучением в такой день идти в школу.
Он стоял на углу тех улиц, из которых одна шла к школе, а другая к реке, мучительно крутил свои пальцы и упрямо смотрел своими маленькими, раздвинутыми глазами пред собою. От напряжения его толстое, широкое лицо кривилось, и маленький узкий лоб то и дело сдвигался в морщинки. На зов мимо шедших товарищей, спешивших в школу, он только сердито поводил плечом и продолжал упрямо смотреть перед собой.
В классе ученики толклись у дверей учительской квартиры и, убежденные, что нелегкая понесет-таки Ваньку на берег, громко, так, чтобы слышал учитель, говорили:
— Ваньке влетит.
Урок уже начался, когда дверь отворилась и неожиданно вошел Ванька. Вошел довольный собой, с расплывшейся довольной улыбкой на лице.
— Стань к доске, — проговорил учитель, не глядя на Ваньку.
Ванька пошел к доске. Там он стоял, широкий, маленький, злой и раздраженный, поздно сожалея, что не убежал на берег.
Урок шел своим чередом.
— Амплий, повтори!
Встал Амплий, и голова его едва виднелась из-за скамьи. Большие мягкие глаза его смотрели на учителя сознательно, не по-детски умно, он топтался и точно собирался с силами, чтобы начать:
— К примеру, если…
— Не надо «к примеру», — перебил учитель.
Амплий замолчал, собрался с силами, открыл рот, опять открыл и опять ничего не сказал.
— Не могу, — рассмеялся ласково-просительно Амплий.
Амплий был любимец учителя. — Ну, не можешь, в уме скажи «к примеру», а громко прямо начинай.
Амплий поднял глаза к потолку, прошевелил губами: «к примеру», и начал:
— К примеру, если человек украл там что-нибудь, так это худо, а хуже еще того оговорить человека.
— Хорошо, только зачем ты опять сказал «к примеру»?
— Так уж… — развел руками Амплий.
— Ты напиши вот, что сказал, вычеркни «к примеру», а остальное выучи и скажешь мне.
— Слушаю, — ответил весело Амплий.
Учитель продолжал:
— Вещь украл, поймают и накажут, — ученика выгонят из школы, — большого в тюрьму посадят. Ну, погубил себя, да только себя, а ославил другого, доброе имя украл его — и чужую душу загубил.
Ванька напряженно смотрел, и мысль о береге прожигала его.
— Ванька, повтори.
Ванька злыми глазами впился в учителя.
— Не хочу, — ответил он.
— Не хочешь? — кивнул головой учитель, подходя к Ваньке. — Ах ты, язва маленькая, так не хочешь?
Учитель напряженно смотрел в глаза Ваньки и, вдруг успокоившись, равнодушно проговорил:
— Ну, когда захочешь, скажи, а до тех пор домой не пойдешь.
Ваньке ясно было, что если он не пойдет домой, то и на берег не попадет. Ясно было и то, что и на берег ему до смерти хотелось. Но совершенно неясно было, отчего ему не хотелось, хоть режь его пополам, повторить слова учителя.
Урок кончился, началась рекреация [16] , и Ванька ходил, весь поглощенный одной мыслью попасть на берег.
16
перемена (от лат. recreatio).
«Если ученик украл, его прогонят», — запало в Ванькину голову.
Он осторожно пробрался на кухню учителя. На столе стояла кастрюля, и в кухне никого не было. Ванька схватил обеими руками эту кастрюлю и понес ее так осторожно, как будто нес какое-нибудь сокровище.
Ученики удивленно встретили Ваньку с его оригинальною ношею.
— Ты куда волокешь? — спросил Амплий.
— Украл… на базар продавать.
Хохот учеников еще больше возбудил Ваньку.
— У-у! украл, украл! — весело-напряженно повторял Ванька и пустился бежать. Ученики повалили за Ванькой в переднюю. И в передней сторожа не было.
Ванька оделся, схватил кастрюлю и выскочил на улицу.
Интересное кончилось, и толпа детей побежала за его продолжением.
— Ванька украл кастрюлю, — толпились они у дверей учителя.
— И на базар понес продавать…
Ваньку поймали уже на базаре и в тот же день выгнали из школы.
О Ваньке поговорили-поговорили и забыли, как забывали и о всех тех, которых от поры до времени выбрасывал за борт последовательный учитель.
Но Ванька не забыл о себе. Не нужный учителю, его оценили другие.
В двадцать лет Ванька был первый конокрад, первый мастер по сбыту краденого железа.
— Просто, братец мой, цены парню нет, — хвалили товарищи, — куда хошь, только оглаживай, знай, его…
— А без этого хоть брось…
Амплий кончил школу, кончила и Варюша.
Амплий поступил надсмотрщиком на завод, а Варюша горничной в семью управителя.
Судьба опять свела Ваньку и Амплия. Ванька работал на заводе, а Амплий надсматривал. Вечером Ванька с другим таскал с завода припасенное днем железо, а Амплий расставлял сторожей так, чтоб не видать Ваньку.