Том 3. Оказион
Шрифт:
— Пугало! Пугало! Пугало! — поддразнивали.
— Сам Пугало! второгодник! — отбрыкнулся было Пугало на Павлушку.
— А твой отец — пропойца, сосуд за обедней уронил.
— Пропойца! Пропойца! Пропойца! — наступали на Пугалу.
Пугало плакал.
И чем бы все кончилось, кто его знает, да за Трясогузкой горничная пришла домой уводить.
Поднялся было и Пугало, да опять сел. Увела горничная Трясогузку. Пугало с Павлушкой одни остались.
И стало вдруг
— Пугало, поди сюда! — позвал Павлушка робко.
Пугало всхлипывал.
— Поди сюда, говорю, слышишь?
Но Пугало все всхлипывал.
— Давай, Пугало, слоненка унесем! — тронул Павлушка Пугалу.
— Давай.
— А как же мы его унесем?
— Стамеской.
— Стамеской не выйдет, долотом лучше.
— Долотом.
— А когда мы его унесем?
— Завтра.
— Никому не скажем?
— А дразнить не будешь?
— Я тебе, Пугало, козленка отдам, хочешь?
— Хочу.
Павлушка отыскал тряпочку, бережно закутал в тряпочку стеклянного любимого козленка, чтобы козленку холодно не было, и подал его Пугале.
— Вот тебе, Пугало, бери!
Пугало встал, вихры торчали и щеки горели.
— Павлушка, — сказал Пугало не по-своему, — ты… папашу… в заштат выгнали… благочинный. Мы, Павлушка, с голоду помрем.
Утром на следующий день Павлушка в гимназию не пошел. Надел было ранец, и подкосило.
Поставили Павлушке градусник: жар. Хотели в постель уложить, заартачился, не хотелось ложиться.
Пошел ходить по комнатам.
В окно смотрел.
За окном падал мокрый снег и, не долетая до мостовой, таял.
Таял снег на крышах, только на дровах у сарая лежал легким слоем.
И так тянулось время, так невесело.
Так Павлушке было невесело, — плакать хотелось.
Столик стоял сиротливо, — козленкане было. Жалко стало козленка. Зачем его отдал? Теперь у него нет ничего. И у Пугалы тоже нет ничего… с голоду помрет. И козленок и Пугало.
«А слоненок?»
Закрыл Павлушка глаза, стал на пальцах гадать: принесет Пугало слоненка или не принесет?
— Нет. — Нет. — Нет, — шептал, гадая, Павлушка.
А ну, как никакого слоненка и нет в шкапчике, а так он его себе выдумал? И откуда взяться слоненку в шкапчике?
А если слоненок на самом деле сидит в шкапчике, то дастся ли слоненок взять себя? Пойдет ли к нему? Не всем ведь дается слоненок, не ко всякому идет. К Пугале пойдет, а к нему?
Закрыл Павлушка глаза, завертел пальцами.
— Да. — Да. — Да, — шептал он, гадая.
В комнату сестры Кати вошел настройщик, стал пьянино настраивать.
— Серый слоненок, серая мордочка, — будто выговаривая, ударяла нота.
Павлушка лег на кровать прилечь и прислушивался.
— Серый слоненок, серая мордочка, — ударяла нота.
И представилось Павлушке, будто какой-то маленький зверек выскочил из часов, подполз к кровати, понюхал его и забегал по комнате.
Бегает зверек на одной ножке, выпускает паутину, путает комнату, приплясывает.
И хочет Павлушка встать, поймать зверка, и не может. Не может он ни голову поднять, ни рукой тронуть.
Бегает зверек на одной ножке, паутиной путает комнату, приплясывает, губой причмокивает:
Чок-чок! Пятачок. Побежала в кабачокОпутал зверек комнату, стулья, стол, опутал кровать, опутал Павлушке ноги, опутал руки, путает тело.
Сердце Павлушкино путает.
— Слоненок, миленький, не трогай меня! — плачет Павлушка.
Но зверек- слоненокне слушает, ему и горя мало, все шибче, все прытче бегает по комнате, приплясывает, губой причмокивает:
Чок-чок! Пятачок. Побежала в кабачок..И вдруг для Павлушки понятным становится, что не зверек это, не слоненок, а черт.
Павлушка раскрыл глаза испуганные, ни в чем не виноватые, измученные.
В комнате сестры Кати настройщик настраивал пьянино.
У Павлушки корь.
Третий день, как началась корь, и теперь жарила вовсю.
В первый же вечер забегал Пугало, принес Пугало Павлушке заячью лапку.
Лапку положили больному под подушку, а Пугалу прогнали: заразится.
Всякий день пичкали Павлушку противною касторкою. Аксолот-Маланья давила капсулю и, размазав касторку на кусочек черствого хлеба, потчевала Павлушку.
От одного воспоминания у Павлушки в глазах мутилось.
Слава Богу, больше не надо!
Пришел доктор, посмотрел язык у Павлушки, пульс щупал.
«Павлушка не должен чесаться, а то хуже будет».
А Павлушка почесывался: притворялся, что спит, и сам почесывался.
Вот вышла Маланья-Аксолот в кухню, притворила за собою дверь плотно. И когда совсем в доме затихло, Павлушка соскочил с кровати и, ступая босыми ногами по холодному полу, дрожа всем телом, пробрался к зеркалу.