Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

Купер Джеймс Фенимор

ГЛАВА XXVIII

Только покороче, прошу вас. Сейчас

время для меня очень хлопотливое.

Шекспир. «Много шума из ничего» [56]

Племя, или, вернее, полплемени, делаваров, о котором мы так часто упоминали и которое сейчас расположилось лагерем неподалеку от становища гуронов, могло выставить примерно столько же воинов, что и последние. Подобно соседям, оно вторглось с Монкальмом во владения английской короны и совершало смелые и дальние набеги на охотничьи угодья могауков, хотя со свойственной индейцам

загадочной предусмотрительностью умудрилось воздержаться от помощи чужеземцам в момент, когда те особенно в ней нуждались. Французы объясняли такое неожиданное отступление от союзнических обязательств различными причинами. Наиболее общепринятое мнение сводилось к тому, что делавары поступили так из уважения к старинному договору. Согласно этому договору они когда-то находились под защитой оружия ирокезов, почему и не хотели сейчас воевать со своими былыми покровителями. Что до самих делаваров, то они ограничились тем, что с индейской лаконичностью передали Монкальму: «Томагавки наши притупились, и, чтобы отточить их, нужно время». Дипломатичный правитель Канады счел, что лучше иметь бездеятельных друзей, чем превращать их в открытых врагов неуместной суровостью.

56

Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

В то утро, когда Магуа вел свой молчаливый отряд мимо колонии бобров в лес, солнце, взойдя над селением делаваров, озарило людей, хлопотливо предававшихся обычным повседневным занятиям. Женщины бегали из хижины в хижину: одни стряпали, другие убирались, третьи же — и таких было большинство — сходились кучками, чтобы наспех перемолвиться словечком с подругами. Воины стояли группами, не столько беседуя, сколько предаваясь размышлениям, а если время от времени и произносили несколько фраз, то делали это с глубокомысленным видом людей, взвешивающих каждое слово. Между хижинами валялось всякое охотничье снаряжение, но на охоту покамест никто не собирался. То тут, то там воины осматривали свое оружие со вниманием, которое индеец редко уделяет этому занятию, если ему предстоит встреча только с лесными зверями. Порою целая группа воинов разом устремляла взгляды на большую безмолвную хижину в центре деревни, словно она и являлась предметом общих раздумий.

В эту минуту на дальнем конце скалистого плато, где расположился лагерь, неожиданно возник человек. Он был безоружен, и раскраска скорее смягчала, чем усугубляла природную суровость его угрюмого и примечательного лица. Оказавшись в пределах видимости, он остановился, в знак дружелюбия поднес руку ко лбу, а затем выразительно прижал ее к груди. Делавары ответили на приветствие сдержанным шумом голосов и такими же дружелюбными жестами пригласили пришельца подойти поближе. Ободренный теплым приемом, смуглый незнакомец покинул край естественной скалистой террасы, где он стоял, вырисовываясь на фоне заалевшего утреннего неба, и с достоинством проследовал на середину становища. Ступал он бесшумно, и приближение его возвещали только позвякивание серебряных украшений на его руках и шее да звон бубенчиков, окаймлявших его мокасины из оленьей кожи. На ходу он приветливо здоровался со встречными мужчинами, не обращая, однако, никакого внимания на женщин, словно считал, что ему не нужно завоевывать их расположение для успеха дела, по которому он прибыл. Поравнявшись с группой воинов, состоявшей, судя по их надменному виду, из главных вождей племени, он остановился, и делавары увидели, что этот осанистый быстроногий пришелец —- не кто иной, как Хитрая Лисица, хорошо знакомый им вождь гуронов.

Встретили его угрюмо, молчаливо и настороженно. Стоявшие впереди воины расступились, давая дорогу лучшему оратору делаваров, владевшему всеми языками северных туземцев.

— Мудрый гурон — наш желанный гость,— начал делавар на языке макуасов.— Он пришел, чтобы отведать сакетеш вместе со своими озерными братьями?

— Он пришел,— подтвердил Магуа, наклоняя голову с величавостью восточного государя.

Вождь протянул ему руку, и они еще раз обменялись

дружеским приветствием. Затем делавар пригласил гостя к себе в хижину, чтобы разделить с ним утреннюю трапезу. Предложение было принято, и оба вождя в сопровождении нескольких стариков молча удалились. Как ни хотелось оставшимся узнать причину столь необычного посещения, они ни словом, ни жестом не выдали своего нетерпения.

За недолгой и скудной трапезой разговор велся крайне осторожно: беседа шла главным образом об охоте, в которой недавно участвовал Магуа. Люди самого утонченного воспитания — и те не смогли бы принять гостя непринужденней и учтивее, чем это удалось делаварам, хотя каждый из хозяев прекрасно понимал, что посещение Магуа продиктовано какими-то тайными и немаловажными для их племени соображениями. Когда собравшиеся утолили голод, а женщины убрали блюда и тыквенные бутыли, обе стороны приготовились к щекотливому и трудному словесному поединку.

— Обратил ли снова свое лицо мой Великий канадский Отец к его детям гуронам?—осведомился дела-варский златоуст.

— А разве он отвращал его? — отпарировал Магуа.— Он называет мой народ любимейшим своим сыном.

Делавар молча наклонил голову в знак согласия с тем, что, как он прекрасно знал, было заведомой ложью, и продолжал:

— Томагавки ваших молодых воинов густо окрасились кровью!

— Это правда. Но сейчас они снова блестят и затупились: ингизы мертвы, а делавары — наши соседи!

Собеседник ответил на этот миролюбивый комплимент учтивым жестом и смолк. Магуа, сделав вид, что намек на резню навел его на мысль об одном из ее последствий, полюбопытствовал:

—- Не доставляет ли моя пленница слишком много хлопот моим братьям делаварам?

— Мы рады ей.

— Тропа от делаваров к гуронам коротка и нахожена; если пленница беспокоит моих братьев, отошли ее к моим женщинам.

— Мы рады ей,— еще выразительней повторил вождь делаваров.

Магуа растерялся и на несколько секунд замолчал, стараясь всем своим видом выразить полное безразличие к отказу, на который натолкнулся при первой же попытке вернуть Кору.

— Оставляют ли делаварам в горах мои молодые воины достаточно места для охоты? — спросил он наконец.

— Ленапе сами хозяева у себя в горах,— раздался несколько высокомерный ответ.

— Это хорошо. Среди краснокожих царит справедливость! Зачем им чистить томагавки и точить ножи друг на друга? Разве с них мало бледнолицых врагов?

— Верно! — в один голос воскликнули несколько слушателей.

Магуа выждал, чтобы слова его успели смягчить делаваров, и лишь потом добавил:

— Не наткнулись ли мои братья в лесах на следы чужих мокасин? Не попадались ли им отпечатки ног белых?

– — Пусть мой канадский Отец приходит,— уклончиво отозвался хозяин.— Его дети рады встретиться с ним.

— Великий вождь приходит в вигвамы индейцев, чтобы выкурить с ними трубку. Гуроны тоже рады ему. Но у ингизов длинные руки, а ноги их не знают усталости! Моим молодым воинам показалось, что они заметили следы ингизов у становища делаваров.

— Ингизы не застанут ленапе спящими.

— Это хорошо. Воин, чьи глаза открыты, видит врага,— одобрил Магуа, снова меняя тему: он убедился, что ему не перехитрить собеседника,-— Я принес моему брату подарки. Его племя не встало на тропу войны, потому что не сочло нужным, но друзья его не забыли, где оно живет.

Объявив о своих щедрых намерениях, хитрый вождь гуронов поднялся и с торжественным видом разложил подарки перед ослепленными глазами хозяев. Подарки эти представляли собой главным образом дешевые безделушки, сорванные с убитых и пленных женщин из форта Уильям-Генри. В распределении их лукавый гость проявил не меньше искусства, чем в выборе. Самые ценные он преподнес двум старейшим вождям, одним из которых был хозяин хижины, а остальные роздал более молодым с такими любезными и кстати сказанными комплиментами, что никто не смог считать себя обиженным. Одним словом, вся эта церемония столь удачно воззвала и к алчности и к самолюбию, что коварный Магуа без труда прочел в глазах собеседников результаты своей щедрости, так обильно сдобренной лестью.