Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения
Шрифт:
— Что вы делаете, милый Чарльз? — спросила Анна так робко, словно он был каким-то божеством, и подвинулась поближе к окну, возле которого он сидел.
— Перечитываю прелестные письма за подписью «Анна», — с мрачной покорностью отвечал он.
В УГОДУ ЖЕНЕ
I
Пасмурным зимним днем в церкви св. Иакова в Хэвенпуле медленно сгущался сумрак от низко нависших туч. Было воскресенье. Служба только что кончилась,
С минуту в церкви стояла такая тишина, что слышен был шум прибоя из гавани. Потом ее нарушили шаги причетника, который, как обычно, пошел открывать западную дверь, чтобы выпустить прихожан. Однако едва он успел подойти к двери, как снаружи кто-то приподнял щеколду, и темная фигура человека в одежде моряка четко обрисовалась в светлом проеме двери.
Причетник отступил, а моряк, спокойно прикрыв за собою дверь, прошел в глубь церкви и остановился у ступеней, ведущих к алтарю.
Священник, в это время преклонивший колени в краткой молитве о себе самом, на которую имел право после стольких молитв о других, поднял глаза, затем встал и вопросительно посмотрел на нежданного пришельца.
— Прошу прощения, сэр, — обратился моряк к священнику, — громкий его голос был отчетливо слышен во всей церкви. — Я пришел возблагодарить бога за спасение на водах, — в это плаванье мой корабль чуть было не погиб. Ведь, кажется, так положено, ну, и я бы хотел, если вы не против?
Священник, помолчав, нерешительно ответил:
— Я-то не против, разумеется, не против. Только об этом обычно предупреждают перед службой, чтобы можно было вставить нужные слова в общий благодарственный молебен. Но, если хотите, можно прочитать молитву, которую читают после бури на море.
— Ладно, молитву так молитву, — согласился моряк.
Причетник открыл молитвенник на странице с благодарственными славословиями, и священник стал читать, а моряк, став на колени, отчетливо повторял слово за словом. Прихожане, застыв на своих местах и слушая разинув рты, машинально тоже опустились на колени. Но они не сводили глаз с одинокой фигуры моряка, который, положив шляпу рядом с собой и молитвенно сложив руки, стоял коленопреклоненный на самой середине алтарной ступени, обратившись лицом к востоку, и, видимо, даже не замечал, что на него все смотрят.
По окончании благодарственной молитвы он поднялся с колен, прихожане тоже, и все вместе вышли из церкви. Когда свет угасающего дня упал на лицо моряка, старожилы узнали его, — то был не кто иной, как Шэдрак Джолиф, молодой человек, который родился и вырос в Хэвенпуле, но уже несколько лет здесь не показывался. Рано потеряв родителей, он вынужден был совсем молодым уйти в море, поступив на корабль, совершавший торговые рейсы в Ньюфаундленд.
По дороге из церкви он разговорился кое с кем из местных жителей и рассказал им, что с тех пор, как он покинул родные места, он успел уже стать капитаном и владельцем небольшого каботажного судна, которое недавно, милостью провидения, спаслось от шторма, — и сам он вместе с ним. Впереди Джолифа шли две девушки; они были в церкви, когда он появился там, и с глубоким интересом следили за всем, что потом происходило, а теперь, на обратном пути, делились друг с другом впечатлениями. Одна была хрупкая и тихонькая, другая — высокая, статная и говорливая. Капитан Джолиф некоторое время разглядывал их свободно вьющиеся по плечам волосы, их спины и ножки.
— Кто такие? — шепотом спросил он своего спутника.
— Та, что поменьше, — Эмили Ханнинг, а высокая — Джоанна Фиппард.
— А, теперь вспомнил.
Он поравнялся с ними и украдкой взглянул им в лица.
— Узнаешь меня, Эмили? — спросил он, устремляя на нее смеющийся взгляд своих карих глаз.
— Кажется, узнаю, мистер Джолиф, — застенчиво ответила Эмили.
Ее темноглазая подруга посмотрела на него в упор.
— Вот лицо мисс Джоанны я не так хорошо помню, — продолжал он. — Но я знавал ее близких и родичей.
Так они шли вместе и разговаривали; Джолиф вспоминал подробности своего счастливого спасения, а когда они добрались до Слуп-Лэйн, где жила Эмили Ханнинг, та распрощалась, с улыбкой кивнув ему головой. Немного погодя моряк расстался и с Джоанной, и, так как делать ему особенно было нечего, он повернул обратно, к дому Эмили. Она жила вместе с отцом, который именовал себя финансовым экспертом, но так как занятие это давало ему весьма непостоянный доход, то дочь его держала маленькую писчебумажную лавку. Джолиф застал их, как раз когда они собирались пить чай.
— Э, да я, оказывается, попал прямо к чаю, — сказал он. — Что ж, не откажусь от чашечки.
После чая он засиделся, рассказывая разные истории из своей морской жизни. Заглянуло несколько любопытных соседей, их пригласили зайти. Как уж это случилось — неизвестно, но только Эмили Ханнинг в тот воскресный вечер отдала свое сердце моряку, а через неделю-другую это чувство стало у них взаимным.
Как-то раз лунным вечером — примерно через месяц после описанных событий — Шэдрак шел по длинной и прямой дороге, поднимавшейся к восточному предместью, где дома были более фешенебельные, — если только здесь, близ этого старого порта, что-либо заслуживало такое название, — как вдруг впереди он увидел девушку, которую принял было за Эмили, так как она несколько раз на него оглянулась. Но это оказалась Джоанна Фиппард. Он любезно поздоровался с нею и пошел рядом.
— Уходите-ка лучше, — сказала она, — а то Эмили будет ревновать.
Он пропустил ее замечание мимо ушей и остался.
Что было сказано и что произошло между ними в тот лунный вечер, сам Шэдрак не мог бы толком объяснить; но так или иначе, Джоанна сумела отбить его у своей соперницы, хотя Эмили была и моложе ее и милей. С того дня Шэдрака все чаще видели с Джоанной и все реже в обществе Эмили, и скоро в городе стали поговаривать, что сын старого Джолифа, вернувшийся из плавания, собирается жениться на Джоанне к великому горю ее подруги.
Однажды утром, вскоре после того как пошли такие слухи, Джоанна приоделась, чтобы идти в город, и направилась к переулку, где жила Эмили. Весть о том, что Эмили очень горюет, потеряв Шэдрака, дошла и до Джоанны, и она почувствовала угрызения совести.
Джоанна вовсе не считала моряка таким уж подходящим женихом. Ей было приятно его ухаживание, ее привлекало положение замужней женщины, но Джолифа она никогда по-настоящему не любила. Прежде всего она была честолюбива, а моряк едва ли даже был ей ровней; меж тем она, как красивая женщина, могла рассчитывать, что ей удастся благодаря замужеству подняться выше по общественной лестнице. Она давно уже подумывала, что не стоит, пожалуй, препятствовать возвращению Джолифа к Эмили, раз ее подруга так любит его. Поэтому она написала Шэдраку письмо с отказом и захватила это письмо с собой, решив послать, если при встрече с Эмили увидит, что та и впрямь так о нем тоскует. Джоанна дошла до Слуп-Лэйн и спустилась по ступенькам в писчебумажную лавку, находившуюся в полуподвале. В это время дня отца Эмили никогда не бывало дома. Но на сей раз, видимо, не было и Эмили, потому что никто не отзывался. Покупатели так редко сюда заглядывали, что отлучка на каких-нибудь пять минут не могла принести большого ущерба. Джоанна осталась ждать в тесной лавке, где были выставлены разные предметы, сами по себе пустячные, но разложенные с таким чисто женским вкусом, что скудость товара не бросалась в глаза. Вдруг Джоанна заметила, что на улице перед витриной стоит какой-то человек, как будто погруженный в созерцание грошовых книжек, писчей бумаги и развешанных на бечевке печатных картинок. Это был капитан Джолиф Шэдрак; он внимательно всматривался сквозь стекло, желая убедиться, что Эмили в лавке одна. Джоанне как-то не захотелось встречаться с ним здесь, где все говорило об Эмили, и она незаметно юркнула в дверь, ведущую в жилую комнату за лавкой. Она не раз так делала в прежние времена, когда дружила с Эмили и была в доме своим человеком.