Том 3. Стихотворения 1918-1924

Брюсов Валерий Яковлевич

Стрелы ресниц

Еще в мечтах чернеют стрелы Твоих опущенных ресниц; Но день встающий, призрак белый, В пепл обращает угль горелый, Пред правдой властно клонит ниц. Еще мечта нежна, как голос Волынки, влившейся в рассвет, Дрожит, как с ветром свежий колос, Но щеки жжет мне белый волос, Немая память долгих лет. Клятв отзвучавших слишком много И губ, томивших в темноте. Полмира сжав, моя дорога По горным кряжам всходит строго, Ах, к той вершительной мете! День торжествует, Солнце лепит Из туч уборы древних жриц, Вот-вот мир пламенем оцепит… Но в глубях тихих — черный трепет Твоих опущенных ресниц.

23 июля 1920

После

дождя

Был дожде и замер; молний взвизги Устали; тень сближала нас; На темных стеклах стыли брызги; Плыл призраков любимый час. Твои глаза так были близко, Так хрупок шум твоих волос. Бег мерный месячного диска Кропил нас мглой безвлажных рос. Пусть две мечты двух душ не слитых Томил во тьме несходный сон, Но двум мирам на их орбитах Миг встречи был судьбой сужден. Звезда к звезде в пространствах млечных Влеклась, — мячи враждебных сил, — Чтоб встал огонь из сшибок встречных, Ночь неба кровью опалил, — Чтоб смерч сгораний, вихрь бесструнный Над слухом чутким в век вознес — Тишь бледных брызгов, отзвук лунный И хрупкий шум твоих волос.

28—29 июля, 1920

Египетский профиль

Твои мемфисские глаза.

Me eum esse

Когда во тьме закинут твой, Подобный снам Египта, профиль, — Что мне, куда влекусь за тьмой, К слепительности ль, к катастрофе ль! Разрез чуть-чуть прикрытых глаз, Уклоны губ чуть-чуть надменных — Не так же ль пил, в такой же чае, Ваятель сфинксов довременных? Когда над ним, в забвенный год, Свой суд в Аду вершил Озирис, Не был ли принят в счет щедрот Вот этих век извивный вырез? Застылый очерк бледных щек Таит всю быль о давнем брате: Его сквозь сумрак вывел Рок К палящей пропасти объятий. Вдавив уста в холодный лик Той жрицы Гора иль Изиды, Он гневно в камень вбросил крик Восторга иль глухой обиды. Всё отошло; но Сфинкс в века Пронес его мечты и гибель. Где ж тайна их? в чертах виска? В той выгнутости ль? в том изгибе ль? Хочу и я, как дар во храм, За боль, что мир зовет любовью, — Влить в строфы, сохранить векам Вот эту тень над левой бровью.

1 августа 1920

Срок

Я знаю, ты, земля, вращеньем быстрым Свой старый шар влечешь во мрак и свет, Просторы разных стран бросая вслед То крикам рынка, то полночным систрам. С полмиром кинут я теперь во тьму, Полсуток ждать мне солнечного всхода, Слежу без звезд по дугам небосвода, И глубь ночных часов страшна уму. Расстались мы. Еще в глазах вся нега Желанных глаз; все может губы сжечь Яд милых губ; прикосновенье плеч Всё сладко пальцам. Но, летя с разбега, — Земля швырнула нас к иному дню, Кружась, срок создает до новой встречи. Найду ль. я вновь те губы, веки, плечи Иль в бездну мигов счастья сон сроню? Лети, лети, земля, путем планетным, В пустыне сфер крути живой волчок, — Чтоб, малый, атом, я, изжив свой срок, Мог страстный вздох вернуть устам запретным!

1920

Две вазы

Две малых вазы из альвастра Прижать к губам и долго ждать В палящей мгле, над близкой бездной, — В них миро сладкое вдыхать, Жить странной тайной аромата, Пока зловещий глаз Геката Не врежет вдруг в ночную гладь, Спалив сияньем отсвет звездный, Тогда живой фиал поднять К трехликой, в высь, к лучам, ad astral [3] И вот, пред тем, как телом стать, В руках начнут слегка дрожать Две малых вазы из альвастра.

3

К звездам ( лат.).

2–3 августа 1920

Ночная улица

Фонарей отрубленные головы На шестах безжизненно свисли, Лишь кое-где оконницы голые Светами сумрак прогрызли. Бреду, спотыкаясь по рытвинам Тротуара,

в бездонном безлюдьи; Только звезды глядят молитвенно, Но и они насмешливо судят. Звезды! мы — знакомые старые! Давно ль вы в окошко подглядывали, Как двое, под Гекатиными чарами, Кружились, возникали, падали. Когда же вчера вы таяли, Уступая настояниям утра, Вы шептали, смеясь: не устали ли Губы искать перламутра? Так зачем теперь отмечаю я Насмешку в лучах зазубренных, Что в мечтах — канун безначалия В царстве голов отрубленных; Что не смотрите ласково-матово, Как, замкнув рассудочность в трюме, я По Москве девятьсот двадцатого Проплываю в ладье безумия!

20–22 августа 1920

Хмельные кубки

Бред ночных путей, хмельные кубки. Город — море, волны темных стен. Спи, моряк, впивай, дремля на рубке, Ропот вод, плеск ослепленных пен. Спи, моряк! Что черно? Мозамбик ли? Суматра ль? В лесу из пальм сквозных, Взор томя пестро, огни возникли, Пляски сказок… Вред путей ночных! Город — море, волны стен. Бубенчик Санок чьих-то; колокол в тени; В церкви свет; икон извечный венчик… Нет! бред льнет: в лесу из пальм огни. Спи, моряк, дремля на рубке! Вспомни: Нега рук желанных, пламя губ, Каждый вздох, за дрожью дрожь, истомней… Больше, глубже! миг, ты слишком груб! Колокол в тени. Сов! сон! помедли, Дай дослушать милый шепот, вкинь В негу рук желанных — вновь! То бред ли, Вод ли ропот? Свод звездистый синь. Чьи-то санки. Пляска сказок снова ль? Спи, моряк, на рубке, блеск впивай. Город — море. Кубков пьяных вдоволь. Пей и помни свой померкший рай.

1920

Длятся, длятся…

Длятся, длятся, сцеплены, союзны, Лентой алой скрепленные ночи. Память! в нежной устали ворочай Легкий пух зари в сумрак грузный! Лунной влагой облик милый залит, Тень на грудь — сапфирные запястья. Вот он, вот, взор сдавленного счастья! Змей, скользя, в глубокой ласке жалит. Черный мрак над морем опрокинут, Зыбля челн в неистовстве прибоя. В звездность тайны падаем мы двое; В холоде ль эфира плечи стынут? Эос! Хаос блесков без названья! Теплый мрамор ожил в теле гибком, В неге слипших губ, к немым улыбкам, — Вечность влить в мгновенья расставанья! Память, смей! лелей земные миги! Их за свет иных миров стереть ли? — Смертной сети пламенные петли, Брошенной столетьям в этой книге!

26 сентября 1920

Руками плечи…

Руками плечи опоясаны, Глаза с глазами смежены, Друг друга сном огня пьянят они, — Венчанных двое меж иных. Миг кем-то где-то предназначенный! Стонать бесплодно: пощади! В воде столетий опрозраченной Для зорких глаз палящий диск! Кассандры рушащихся Илиев, Иоанны Патмосов в огне! Вы тщетно в выкриках таили гнев, — Что будет, видя как в окне. Еще весталка не ждала греха, Еще не вызвал брата Рем, Уже был избран меч Алариха Жечь мрамор римских алтарей. Нас так, с порога дней, провидели, — Осенний луч с поры весны, — В мечты все Сапфо, все Овидии, Всех Атлантид слепые сны!

4 июня 1921

От столетий…

От столетий, от книг, от видений Эти губы, и клятвы, и ложь. И не знаем мы, полночь ли, день ли, Если звезды обуглены сплошь. В мире встанет ли новый Аттила, Божий бич, божий меч, — потоптать Не цветы, но мечты, что взрастила Страсть, — хирамовым кедрам под стать? Солнце пятна вращает, циклоны Надвигая с морей на постель, Но не тот же ли локон наклонный Над огнем мировых пропастей? Чтобы око земное не слепло, На мгновенье двум сближенным в смех — От советской Москвы на Алеппо Революции праздничный сбег. И с земли до звезды, до столетий Восстающих, — борьбе и войне Этот огненный столп одолеть ли, В наших строфах горящий вдвойне!