Том 3. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Строитель

…Но будет час, и светлый Зодчий,

  Раскрыв любовь.

Мое чело рукою отчей

  Поднимет вновь.

Ю. Балтрушайтис

1

Атлантида потонула, Тайно спрятала концы. Только рыбы в час разгула Заплывут в ее дворцы. Проплывают изумленно В залах призрачных палат. Рыбий шабаш водят сонно И спешат к себе назад. Лишь светящееся чудо, Рыба черный солнцестрел, От сестер своих оттуда В вышний ринется предел. Это странное созданье Хочет с дна морей донесть Сокровенное преданье, Об атлантах спящих весть. Но как только в зыби внидетс В чуде – чуда больше нет, Чуть верховный мир увидит, Гаснет водный самоцвет. Выплывает диво-рыба, В ней мертвеет бирюза, Тело – странного изгиба, Тусклы мертвые глаза. И когда такое чудо В море выловит рыбак, Он в руке горенье зуда Будет знать как вещий знак. И

до смерти будет сказку Малым детям возвещать, Чтобы ведали опаску, Видя красную печать. Детям – смех, ему – обида. Так в сто лет бывает раз. Ибо хочет Атлантида Быть сокрытою от нас.

2

Я долго строил башню Вавилона. Воздвиг ее, как бы маяк морской. Один в ночах, по свиткам небосклона, Прочел строку за светлою строкой. Мне Зодиак явил сплетенье смысла, Что скрыт от спящих, там внизу, людей. Алмазные внеся в таблицы числа, Я магом был, звезда меж звезд, Халдей. Упился тайной, властвуя царями, Народы на народы посылал. И были царства мне в ночах кострами, И выпил я пурпуровый фиал. Когда же царь один хотел быть выше, Нем я, кем все держалися цари, Почаровал с высот я в лунной нише, И царь надменный умер до зари. Другой же, не поняв, что перемена Властей – в уме того, кто звездочет, Возмнил себя скотом, и ел он сено, А я смотрел, как Млечный Путь течет. Но вот, но вот, хоть всех я был сильнее И тайну тайн качал в моих ночах, Не полюбила вещего Халдея Истар земли с вселенною в очах. И, как горит блестящая денница Не солнцу, а себе или луне, Как к белой птице белая льнет птица, Лишь труп ее был чарой предан мне. Под месяцем, ущербно-наклоненным И заострившим в смертный бой рога, С отчаяньем, с восторгом исступленным, Я внял, что Вечность бьется в берега. Но я-то был бездонный и безбрежный, Лишь Я ночное было мой закон, – И я ласкал тот труп немой и нежный, И, взяв свое, я проклял Вавилон. Я произвел смешение языков, Людей внизу в зверей я превратил, И пала башня в слитном гуле кликов, И падал в вышнем небе дождь светил. Мой Вавилон, с висячими садами, Мой Вавилон, в венце блестящих звезд, Несытый, хоть пресыщенный страстями, – Ты пал, – река бежит, – но сорван мост.

3

Я красивее проснулся, выйдя снова из могил, По желанью Озириса, там, где свежий дышит Нил. Я в веселые охоты устремил свой юный дух, Мне служили бегемоты, чада творческих Старух. Полюбив, как бога, солнце, жизнь приняв как все – мое, Я метал в вождей враждебных меткострельное копье. И от севера до юга, от морей до жарких стран, Улыбалась мне подруга, изгибая стройный стан, Строя пышные гробницы, так я пляску полюбил, Что и в смерти мне плясуньи говорят о пляске сил. От земного скарабея я узнал, как строить дом, Я от сокола разведал, мне идти каким путем. Я искусству жаркой схватки научился у быка, И в любви ли или в битве жизнь казалась мне легка. И пред тем как снизойду я вместе с милой в верный гроб, Я помчусь за быстрым стадом легконогих антилоп. Так сказал я, – так и сделал. Верен в слове фараон. Сыну солнца светит солнце. Тот, кто любит, счастлив он. Нары мумий служат миру. Смерть – до Жизни свет стремит. В вещей думе спит пустыня. Весть идет от пирамид.

4

Ибис верный улетел к истокам рек, Изменен пожаром мыслей человек, Но повсюду, где он бродит без конца, В самой смерти сын находит лик отца. И смиренный, с умилением припав К черным глыбам, что дают нам зелень трав, Ты услышишь – слышьте, братья, мой завет, – Все услышат весть земли, что смерти нет. Лишь любите, полюбите сказку дня, Полюбите, хоть случайность, хоть меня, В глуби глянув, я вам правду говорю, Ночь всегда ведет румяную зарю. До Египта наши ласточки летят, А весной опять их встретит ждущий взгляд, Наши жизни – это игры в честь творца, Сыну солнца светит солнце без конца.

Средь ликов

Средь ликов тех, чьи имена, как звезды, Горят векам и миллионам глаз, И чей огонь еще в тысячелетьях Не перестанет радугу являть, А может быть, зажжется новым небом, Иль будет жить как песнь, как всплеск волны, Я полюбил, уже давно, два лика, Что кажутся всех совершенней мне. Один – спокойный, мудрый, просветленный, Со взглядом, устремленным внутрь души, Провидец, но с закрытыми глазами, Или полузакрытыми, как цвет Тех лотосов, что утром были пышны, Но, чуя свежесть, сжались в красоте, И лотосов иных еще, что только В дремотной грезе видят свой расцвет. Царевич, отказавшийся от царства, И возлюбивший нищенский удел, Любимый, разлучившийся с женою, Бежавший из родной семьи своей, Прошедший все вершины созерцанья, И знавший истязания всех мук, Но наконец достигший лет преклонных, Как мощный дуб среди лесных пустынь. Спокойствию он учит и уменью, Сковав себя, не чувствовать цепей, Поработив безумящия страсти Смотреть на мир как на виденьи сна, В величии безгласного затона Молчать и быть в безветрии души, Он был красив, и в час его кончины Цветочный дождь низлился на него. Другой – своей недовершенной жизнью – Взрывает в сердце скрытые ключи, Звенящий стон любви и состраданья, Любви, но не спокойной, а как крик, В ночи ведущий к зареву пожара, Велящий быть в борьбе и бить в набат, И боль любить, ее благословляя, Гвоздями прибивать себя к кресту. Но только что предстал он как распятый, Он вдруг проходит с малыми детьми, И с ними шутит, птица в стае птичек, И он сидит пируя на пиру, В хмельной напиток воду превращает, Блуднице отпустил ея грехи, Разбойнику сказал: «Ты будешь в Царстве». И нас ведет как духов по воде. Угадчивый, смутительно-утайный, Который, говоря, не говорит, А только намекает, обещая, Узывчивый, как дальняя свирель, Его по кинешь, вдруг он вновь с тобою, И веришь, и опять идешь за ним, И вдруг умеет он промолвить слово, Что хочешь ты услышать в крайний миг. Но тот другой, безгласным чарованьем, Не меркнет он, светясь в своих веках, Бросая белый свет, поет безмолвно, Глядит в себя, весь отрицая мир, И подойдя к такому изваянью, Глядишь в себя и видишь в первый раз, Что мир не мир, а только привиденье, А ты есть мир, и верно все в тебе. К тому я приближаюсь и к другому, И от обоих молча ухожу Светлей себя, сильнее, и красивей, Но слышу – жажду я не погасил. И сильным, что смиренье возлюбили, Слагаю я бесхитростную песнь, Не облекая чувство в звон созвучий, Не замыкая стих свой острием. Я говорю: И красота покоя, И чары отреченья чужды мне, Я знаю их в моей размерной доле, Но чувствую, что третий есть исход, И в нем я как пчела в цветке и в улье, И в нем я птица в лете и в гнезде, И в нем я стебель пьющий и дающий, И Солнце мой учитель в небесах. Я выхожу весною ранней в поле, И он со мной, помощник верный, конь, И я, соху ведя, пронзаю глыбы, А жаворонок сверху мне поет. О, вейся, вейся, жаворонок выше, И пой псалмы звучнее, чем в церквах, И свей из тонких травок для подруги И для птенцов заветное гнездо. Я слушаю тебя, крылатый вестник, Благословляю каждый миг земли – Так с Богом говорит вся эта бедность, Так в каждом миге чувствую я смысл, Что с жаворонком мне не нужно мира, И с пашнею не нужно мне креста, – Всем, что во мне, служу обедню Солнцу, И отойду, когда оно велит.

Камень четырех граней

Агни – в речи моей, Вайю – в духе моем,

Солнце – в оке моем, в мыслях сердца – Луна.

Браманское Слово

1

Я – точка. Больше в безднах мне не нужно. Два атома скрепляются в одно. И миллион. И в смене зорь, жемчужно, Жужжит, поет, журчит веретено. Я – нить. Ресничка. Та черта дрожанья, Чей первый танец влагу закрутил. И вот глядит. Как глаз. Миров стяжанье. Зверей и птиц, героев и светил. Я – острие. Пронзается им чувство Любого, кто приблизится ко мне. На высях самоценного Искусства Я дух зову качнуться к вышине. Я – искра. Я горю одно мгновенье. Но мной, в заветном труте, подожжен Такой костер, что океан Забвенья Не затемнит мой звездный Небосклон.

2

«Я – Земля, Земля!»   Мой звучит напев. «Ты – Вода, Вода!»   Говорю, вскипев. «Я – луга, поля,   В глыбе скрытый сев. Ты – рудник, звезда,   Образ жен и дев!»

3

Эта песня – песнь священная, Но поймут ее немногие. Помнишь, вольная и пленная, Наши луны круторогия? Грудь твоя была лишь очерком, Не достигшим полногроздности, Лишь рисунком, детским почерком, С нею взор мой был в созвездности. Ты волнами златокудрыми Скрыла зори, в нежной шалости. Нам река словами мудрыми Навевала кротость жалости. Лепетала: «Утоплю ли я!» Ворковала: «Забаюкаю!» О, Елена! Ева! Юлия! Веклики с звездною наукою! Еще ранее, как гротами Мы утешились, счастливые, За слоновыми охотами Рисовал быков и нивы я. Мы играли обелисками, Заслонялись пирамидами, И в богов бросая дисками, С ними мерялись обидами. Мы для нищенства грядущего Трою гордую встревожили, И былое, в силу сущего, Жгли, и трижды сон умножили. Вот, летят тысячелетия, Четверня неукротимая, И сияю в лунном свете я, И гляжу с тобой из дыма я. Мы друг другом зажигаемся, То веселыми, то грозными, Вместе в пропасть мы свергаемся, Если Рок велел быть розными. И пространства черноземные Превратив с тобою в житницы, Мы вгляделись в ночи темные, В дом Сибиллы, вещей скрытницы. Возлюбив светила дальния, Стали тихи, стали кротки мы, Жизнь блеснула нам печальнее, Взяли посохи и четки мы. Плащ надев, с Крестом как знаменем, Я пошел на бой с неверными, Ты ж осталась – тихим пламенем Быть над днями равномерными. И на все четыре стороны, В даль, где светит греза жгучая, Век летят на битву вороны, Ткется сказка, сердце мучая.

4

  Пламя – в речи моей,   Вихри – в духе моем. Ты – рудник. Ты мне – злато и цепь.   Солнце – вестник всех дней,   Лунной грезой живем. Полетим, полетим через степь!

Белый Зодчий

Когда великий Зодчий мира Скрепил размеченность орбит, И в дымах огненного пира Был водопад планет излит, – Когда сторожевые луны Поставил он в слепых ночах, И звезды, взятые в буруны, Остановил, в них вдунув страх, – Была в свеченьях восхищенья Его высокая душа, Узрев, что эта песнь творенья В огнистых свитках хороша. Но так был долог час созданья, Что пламень сердца в нем застыл, И снегом стал полет пыланья, Как иней стал созвездный пыл. Тот снежный миг навек нам явлен В выси, где спит восторг и жуть. Он будет некогда расплавлен, Как двигнет Бог все звезды в путь.