Том 3. Зеленый вертоград. Птицы в воздухе. Хоровод времен. Белый зодчий
Шрифт:
О радости, о сладости, о счастии души.
И в чем же ты, Жемчужина, то счастие нашла?
В дрожании сознания, что ввысь взойду — светла.
А знала ль ты, Жемчужина, что терем твой сломлю?
Он темен был, я светлая, я только свет люблю.
А знала ль ты, Жемчужина, что после ждет тебя?
Я отсвет Лун, я отблеск Солнц, мой путь — светить любя.
ЗВЕЗДНАЯ МЫСЛЬ
О, сестра моя дарованная,
Лучшей мыслью облюбованная,
Солнце, Море, все мое,
Что ты видишь? — Лезвие.
О, сестра моя, пленительница,
Звездных мыслей обольстительница,
Что грозит нам лезвием?
Лес. — Но мы в Саду вдвоем.
Лес грозится нам разбойниками,
Смертелюбами, покойниками.
Для чего-ж идти нам в Лес,
Если столько здесь чудес?
Если я Судьбой дарованная,
Звездной мыслью облюбованная,
Я хочу их просветить,
В яму к свету бросить нить.
О, над душами гадательница,
Золотая сострадательница,
Если ты горишь в Саду,
Видит Лес — из тьмы — звезду.
И свободны волей яменники,
Захотят, прибудут пламенники,
Не хотят, продолжат путь,
Ты же, звездность, в звездах будь.
ВЕРШИННЫЙ СОН
Если жемчуг, сафир, гиацинт, и рубин
С изумрудом смешат, превративши их в пыль,
Нежный дух ты услышишь, нежней, чем жасмин,
И красиво-пьяней, чем ваниль.
В аромате таком есть фиалка весны,
И коль на ночь подышишь ты тем ароматом,
Ты войдешь в благовонно-стозвонные сны,
Ты увидишь себя в Вертограде богатом,
В Вертограде двенадцати врат,
Где оплоты подобны сияющим латам,
И рядами в стенах гиацинты горят,
И рядами алеют и льются рубины,
И рядами, как возле озер — берега,
Изумруды, сафиры горят, жемчуга.
Кто-то шепчет тебе: — «Ты единый!
Посмотри, посмотри: —
Здесь заря — до зари.
Любишь?» — «Счастье! Люблю». —
«Повтори! Повтори!»
«О, люблю!» — Как сияют вершины!
ЛАДАН
Есть ладан и ладан. Есть ладан простой,
Хоть свет от него золотой.
И дух его, синий расцвет фимиама,
Есть чара вечернего храма.
Есть ладан, который — от утренних рос,
От ночи, от зорь, и от слез.
И столько ль молитв, как сердечного зноя,
В пахучем дыханьи бензоя.
ВО ХРАМЕ НОЧНОМ
Во храме ночном
Бряцают кадила.
Башенный звон притих.
Ладан, бензой, киннамом,
Реет Небесная сила,
И стройный поется стих.
«Сестра ожиданий моих,
Звезда исканий полночных.
Огонь мгновений урочных,
Когда нельзя не любить.
Ценный камень, в котором
Пламени — жаждущим взором
Поют возсиявшим хором.
В тайну — лучистая нить.
Несокрушимость, основа
Для золотого.
Жданного,
Столь осиянного,
Храма.
Весь мир для тебя лишь лучистая рама,
Весь мир для того лишь возник,
Чтоб из сердца, где вспыхнул клад,
Где вот эти огни горят,
Вырвался крик,
Пламенно-жаркий,
И знающий также, как сладостна тишь,
В молитве безгласной и яркой,
Когда как звезда ты горишь,
Когда как Луна ты, как Солнце, как Бог,
Как радуга молний, как шопот, как вздох,
Как зов из-за дали морей,
Наконец возвестивший: „Пора!
Приходи, я тебя увенчаю всем блеском
расцветших ветвей".
О, сестра!
Я хотел бы все звезды, все души замкнуть
Для тебя, здесь, в душе просветленной моей.
О, сестра!
Ты — путь».
Ладан, бензой, киннамом,
Бряцанье пахучих кадил.
«Брат, ты отрада, ты мой, ты мой дом,
Брат, сколько счастья в огне голубом.
Звезды Господь — для тебя засветил,
Для тебя все цветы расцветил».
тихий ДОН
«И времени больше не будет...»
Откровение
На тихом на Доне,
В сияньи и в звоне,
Цветет зеленеющий сад.
Летают там птицы,
Сияют зарницы,
Стоят там светлицы,
Горят.
В светлице столовой
Там стол есть дубовый,
Двенадцать любимых за ним.
Они не страдают,
Они обладают,
В них сумраки тают,
Как дым.
В светлице столовой,
В той горнице новой
И вечной как Солнце и свет,
Двенадцать красивых,
Бессмертно-счастливых,
Все в мире — в разрывах,
Здесь — нет.
В немом поцелуе
Застывшие струи
Молчаньем окованных вод.
И звон колокольный,
Над бездною дольной,
В уют тот безбольный —
Зовет.
ГОЛОС
Был голос из-за облака: — Пребудьте в бытии.
Послушайте, вы, голуби, вы, верные мои.
Затеем мы огнистую снежистую игру,
Я плоть себе пречистую покровом изберу.
Я в эту ткань богатую по-царски облекусь,
Не тенью к вам крылатою, а весь как есть явлюсь.
И будет дух — в кружении, как голубь круговой,
В сверканьи и в горении в свирельности живой.
В великой осиянности кружащихся планид,