Том 3
Шрифт:
Воеводы Жирослав Михайлович, Еремей Глебович и Петр Ослядукович стояли спокойно. Ничто не могло их удивить, — в долгой боевой жизни они всякое видели.
За столом, на скамье, крытой ковром, сидел, положив кудрявую голову на руки, приехавший из Рязани князь Роман. Он крепко заснул, устав от бессонной дороги и скачки на переменных лошадях.
Громко, властным голосом заговорил вошедший князь Георгий Всеволодович:
— Что ты привез из Рязани? Что сделали с нею татары? Крепко ли бились рязанцы или показали пяты и отдали родной город?
Князь Георгий Всеволодович ничего не слышал и продолжал сидеть неподвижно. В тишине ночи слышались легкое дребезжание слюдяного
— Я спрашиваю, как бились рязанцы? Наверное, уже сдали город?
Князь Роман очнулся, услыхав последние слова. Он вскочил и крикнул хриплым голосом, сдерживая ярость, согнувшись, готовый броситься на князя Георгия:
— Не тебе так говорить, не тебе с нас и спрашивать! Отвернулся ты от нас в тяжелый час, и сам не пришел и подмоги не прислал… Нет больше Рязани! Сожгли ее мунгалы, и на горящих развалинах города полегли все рязанцы! Но никто не отступил, и не отдали мы нашего города. Только через наши тела ворвались к нам окаянные мунгалы!
— А князь Юрий Ингваревич?
— Убит в Диком поле…
— А князь Пронский, князь Муромский, Василий Красный, Глеб Михайлович Коломенский?
— Все полегли, отбиваясь!.. Всё оглядывались, не идут ли на помощь суздальцы, ростовцы, новгородцы? Где там! Заперлись вы за своими стенами, взобрались на печи и, ворочаясь, только почесывались и тараканов давили.
— Не смей говорить такие речи! — закричал владимирский князь.
— Где вы были, суздальцы, сальники, кулики? [20] Что вы сделали, на болоте сидючи?
20
Сальники, кулики — иронический эпитет, который укрепился за суздальцами.
— Больно ты дерзок приехал! — захрипел князь Георгий.
— А ты не порочь рязанцев! Лежат они, застывшие, на снежных полянах, и некому даже бросить на них горсть родной земли… Разобью тебе голову, если услышу хоть слово издевки!..
Князь Роман схватил лежавший рядом с ним меч, но бояре и оба княжеских сына бросились вперед и повисли на руках споривших. Князь Георгий, стараясь вырваться, кричал и тянулся к мечу, висевшему на стене:
— Не ему меня учить! Зарублю! Нищий и безродный пришел ко мне просить помощи, а каркает, что ворона, залетевшая в боярские хоромы…
— Батюшка! Не надо так говорить с гостем! — старались успокоить князя Георгия его сыновья.
Сильный низкий голос вдруг покрыл шум. Послышались протяжные, произносимые нараспев слова:
— Мир, тишина и благодать дому сему!
Все оглянулись. В дверях стоял высокий худой монах в черной до пят одежде и в черном клобуке. Длинная черная с проседью борода, большой с горбинкой нос и запавшие под густыми бровями темные глаза делали лицо монаха мрачным и неприветливым. В правой руке он держал медный крест, а в левой длинный посох.
— Я вижу распрю, слышу спор в высоких княжеских хоромах. Не время заводить ссору, рагозу и котору! Я пришел оттуда, где дымом заволокло небо, где горят города, где движется на нас нечестивый страшный народ и несет миру смерть и гибель…
— Кто ты? Откуда пришел? Что тебе надобно? — спросил князь Георгий Всеволодович.
— Я раб божий, странник Феофил Неврюй, родом новгородец. Иду из святой земли, из града Иерусалима, где поклонялся гробу Господню и Кресту животворящу. В Диком поле попал я в узы немилостивых татар, но чудесным промыслом Божиим я спасся из неволи и пришел сюда, в славный город Владимир. Пришел я сказать вам: покайтесь, пока не поздно! Народ мунгальский идет
21
Прузи — саранча.
22
Обре — авары, древнее племя, населявшее черноморские степи, уничтоженное воинственными соседями.
— Перестань говорить речи страшные! — воскликнул старый воевода Жирослав.
— Зарастут наши пашни повиликой, репьем и волчцом. Жития миру сему осталось всего три месяца и три дня. И когда мы все поляжем убиенными, вострубят трубы архангельские, молоньей поразятся орды татарские, и будет воскресение мертвых и последний страшный суд. Покайтеся!..
Монах перекрестился три раза и поцеловал свой медный крест.
— Клянусь на этом животворящем кресте, что все мною сказанное — святая истина. Тайну сию открыли мне непорочные отцы-отшельники на Афонской горе…
Князь Георгий Всеволодович перекрестился, приложился к медному кресту и сказал монаху:
— Отче Феофил! Мы беседуем о деле порубежном. Сейчас не до тебя. Время позднее. Что ты по ночам бродишь? Кто пропустил тебя сюда? Пройди-ка в сенницу, там мои дружинники проведут тебя в теплую истопку. [23] А завтра я пошлю за тобой.
— Исполать [24] дому сему! — сказал монах и степенно удалился.
У князя Георгия Всеволодовича гнев отошел, и он заговорил своим обычным самоуверенным, властным голосом:
23
Истопка, истопа — отапливаемая изба.
24
Исполать — хвала, слава.
— Я виноват, что сказал слово неудачливое, речь повел не по-ученому. Вечная память сложившим свои головы за землю святорусскую. Поднимем светлый меч, выпавший из мертвых рук. Продолжим бой. Выгоним из нашего княжества татарских воров-грабителей, истребим их злобное племя. Я разделю мои полки: с одним ты, мой старший сын, князь Всеволод, пойдешь в Коломну, с другим полком пойдет в Москву мой младший сын Владимир. Ему в подмогу я дам воеводу Филиппа Няньку. Скачите изгонной ратью, — татары могут налететь раньше вашего… А здесь, во Владимире, на время моего отъезда останется воеводой Петр Ослядукович…
Все молчали, пораженные желанием князя в тревожное время уехать из Владимира. Княжич Всеволод сказал:
— Батюшка, мы выполним твою волю. Мы не уступим родной земли. Мы будем биться, пока хватит сил.
Князь Георгий Всеволодович встал, обратился к киоту с образами и, торжественно крестясь, стал молиться:
— Боже всесильный, Боже милостивый! Помоги мне собрать святорусское войско, вложить мужество в души русских людей! Помоги единой могучей стеной поднять их против нечестивых татар! Помоги прогнать злое племя обратно в дикие поля!..