Том 4. Богомолье
Шрифт:
Идем в Лавру с большой корзиной, ягодной-пудовой, — покупали в игрушечном ряду, об столбик били: крепок ли скрип у ней. Отец просфорник велит Сане-заике понаблюсти — выпросили мы его у отца квасника помочь-походить с нами, святыни поглядеть, нам показать, — а нам говорит:
— Он с писцами просфорки все проверит и к вам подойдет… а вы покуда идите, наши соборы-святыни поглядите, а тут ноги все простоите, ждамши.
Горкин указывает Сане, как понимать леестрик: первая мета — цена, крестик за ней — за упокой, а колечко — за здравие. За долгими чистыми столами в просторных сенцах служки пишут гусиными перьями: оскребают с исподцев мучку и четко наводят по-церковному.
Ходим из церкви в церковь, прикладываемся и ставим свечи. В большом соборе смотрим на Страшный суд — написано во всю стену. И страшно, а не оторвешься. Монах рассказывает, за какие грехи что будет. Толстый зеленый змей извивается к огненной геенне, и на нем все грехи прописаны, и голые грешники, раскаленные докрасна, терзаются в страшных муках; а эти, с песьими мордами и с рогами, наскакивают отовсюду с вилами, — зеленые, как трава. А наверху, у Бога, светлые сонмы ангелов вешают на златых весах злые дела и добрые — что потянет? — а души взирают и трепещут. Антипушка вздыхает:
— Го-споди… и царей-королей в ад тащут, и к ним не снисходят, из уважения!..
Монах говорит, что небесная правда — не земная взыщется и с малых, и с великих. Спрашиваем: а толстые кто, в бархатных кафтанах, за царями идут, цепью окручены, в самую адову пучину?
— А которые злато приобретали и зла-то всякого натворили, самые богачи купцы. Ишь сколько за ними бесы рукописании тащут!
Горкин говорит со вздохом:
— Мы тоже из купцов…
Но монах утешает нас, что и праведные купцы бывают, милостыню творят, святые обители не забывают — украшают, и милосердный Господь снисходит.
Я спрашиваю, зачем раскаленная грешница лежит у «главного» на коленях, а на волосах у ней висят маленькие зеленые. Монах говорит, что это бесстыдная блудница. Я спрашиваю, какие у ней грехи, но Горкин велит идти, а то ночью бояться будешь — насмотришься.
— Вон, — говорит, — рыжий-то, с мешочком, у самого! Иуда Искариот это, Христа продал, с денежками теперь терзается… ишь скосился!
Монах говорит, что Иуде муки уготованы без конца: других, может, праведников молитвы выкупят, а Искариоту не вызволяться во веки веков, аминь. И все говорят — этому нипочем не вырваться.
Смотрим еще трапезную церковь, где стены расписаны картинками, и видим грешников, у которых сучок и бревно в глазу. Сучок маленький и кривой, а бревно толстое, как балка. Монах говорит:
— Для понимания писано: видишь сучец в глазе брата твоего, а бревна-то в своем не чувствуешь!
Я спрашиваю, зачем воткнули ему бревно… ведь больно? Монах говорит:
— Для понимания, не больно.
Еще мы видим жирного богача, в золотых одеждах и в бархате, за богатой трапезой, где жареный телец, и золотые сосуды-кувшины с питиями, и большие хлебы, и под столом псы глотают куски тельца; а на пороге лежит на одной ноге убогий Лазарь, весь в болячках, и подбирает крошки, а псы облизывают его. Монах говорит нам, что так утешается в сей жизни немилостивый богач, и вот что уготовано ему на том свете!
И видим: стоит он в геенне-прорве и высовывает кверху единый перст, а высоко-высоко, у старого Авраама на коленях, под розанами и яблочками, пирует у речки Лазарь [41] в блистающих одеждах и ангелы подносят ему блюда и напитки.
— «Лазарь-Лазарь! омочи хоть единый перст и прохлади язык мой!» — взывает немилостивый богач из пламени, — рассказывает монах, — но Лазарь не слышит и утешается… не может суда Божьего преступить.
В соборе Троицы мы молимся на старенькую ризу Преподобного, простую, синюю, без золотца, и на деревянную ложечку его за стеклышком у мощей. Я спрашиваю — а где же келейка? Но никто не знает.
41
…у старого Авраама на коленях… пирует… Лазарь… — Лазарь Убогий — персонаж евангельской притчи и фольклорных текстов, образ бедности, получающей награду в загробной жизни. После смерти Лазарь отнесен ангелами на лоно Авраамово (в христианской мифологии — место блаженного упокоения умерших праведников), а богач мучается в адском пламени и умоляет Лазаря облегчить его страдания.
Лезем на колокольню. Высота-а… — кружится голова Крутом, куда ни глянешь, только боры и видно. Говорят, что там и теперь медведи; водятся и отшельники Внизу люди кажутся мошками, а собор Преподобного — совсем игрушечный. Под нами летают ласточки, падают на кресты. Горкин стучит пятачком по колоколу — гул такой! Говорят, как начнут звонить, рот надо разевать, а то голову разорвет от духа, такое шевеленье будет.
Отец просфорник выдает нам корзину с просфорами— Бог милости прислал! По леестрику все вписали и вынули… благослови вас Преподобный за ваше усердие.
Саня-заика упрашивает нас зайти в квасную, холодненького выпить, такого нигде не делают:
— На…на-на…ме-местниковский ква-ква…сок! Отец Власий благословил попотчевать вас.
Сам отец квасник подносит нам деревянный ковшик с пенящимся розоватым квасом. Мы выпиваем много, ковшиков пять, не можем нахвалиться: не то малинкой, не то розаном отзывается, и сладкий-сладкий. Горкин низко кланяется отцу кваснику — и отец квасник тоже низко кланяется — и говорит:
— Пили мы надысь в Мытищах у Соломяткина царский квас… каким царя угощали, от старины… хорош квасок! А ваш квас, батюшка… в раю такой квас праведники пить будут… райский прямо!
— Благодарствуйте, очень рады, что понравился наш квасок… — говорит квасник и кланяется низко-низко. — А в раю, Господь кому приведет, Господень квасок пить будут… пиво новое — радость вкушать Господню, от лицезрения Его. А квасы здесь останутся.
Федя несет тяжелую корзину с просфорами, скрипит корзина.
Катим в Вифанию на тройке, коляска звенит-гремит Горкин с Домной Панферовной на главном месте, я у них на коленях, на передней скамеечке Антипушка с Анютой, а Федя с извозчиком на козлах. Едем в березах, кругом благодать Господня — богатые луга с цветами, такие-то крупные ромашки и колокольчики! Просим извощика остановиться, надо нарвать цветочков. Он говорит: «Ну, что ж, можно дитев потешить», — и припускает к траве лошадок:
— И лошадок повеселим. Сено тут преподобное, с него, каждая лошадка крепнет… монахи как бы не увидали только!
Все радуются: трава-то какая сильная. И цветы по особенному пахнут. Я нюхаю цветочки — священным пахнут.
В Вифанском монастыре, в церкви, — гора Фавор! [42] Стоит вместо иконостаса, а на ней — Преображение Господне. Всходим по лесенке и смотрим: пасутся игрушечные овечки, течет голубой ручеек в камушках, зайчик сидит во мху, тоже игрушечный, на кусточках ягоды и розы… — такое чудо! А в горе — Лазарев гроб-пещера Смотрим гроб Преподобного, из сосны, — Горкин признал по дереву. Монах говорит:
42
В Вифанском монастыре… — гора Фавор! — Вифания, или Спасо-Вифанский мужской монастырь, находился в трех верстах от Троице-Сергиевой лавры; основан в 1783 г. митрополитом Платоном. Церковь монастыря представляла внутри подобие горы Фавор, где, согласно преданию, произошло Преображение Христа, а внизу, в искусственной пещере, находилась церковь праведного Лазаря. В ней стоял деревянный гроб, в котором первоначально был похоронен преподобный Сергий Радонежский. Богомольцы грызли гроб, так как, по поверью, это исцеляло от зубной боли. После 1917 г. монастырь упразднен.