Том 4. Фома Гордеев. Очерки, рассказы 1899-1900

Горький Максим

— Много ли, говоришь, капитала-то требуется? — задумчиво спросил Маякин.

— Около трехсот тысяч…

«Столько отец не даст за мной», — подумала Любовь.

— Моя фабрика будет выпускать и кожу в деле, в виде чемоданов, обуви, сбруи, ремней…

— А о каком ты проценте мечтаешь? — спросил старик.

— Я — не мечтаю, я — высчитываю со всей точностью, возможной в наших русских условиях, — внушительно сказал Смолин. — Производитель должен быть строго трезв, как механик, создающий машину… Нужно принимать в расчет

трение каждого самомалейшего винтика, если ты хочешь делать серьезное дело серьезно. Я могу дать вам для прочтения составленную мною записочку, основанную мной на личном изучении скотоводства и потребления мяса в России…

— Ишь ты! — усмехнулся Маякин. — Принеси записочку, — любопытно! Видать ты в Европах не даром время проводил… А теперь — поедим чего-нибудь, по русскому обычаю…

— Как поживаете, Любовь Яковлевна? — спросил Смолин, вооружаясь ножом и вилкой.

— Она у меня скучно живет… — ответил за дочь Маякин. — Домоправительница, всё хозяйство на ней лежит, ну и некогда ей веселиться-то…

— И негде, нужно добавить, — сказала Люба. — Купеческих балов и вечеринок я не люблю…

— А театр? — спросил Смолин.

— Тоже редко бываю… не с кем…

— Театр! — воскликнул старик. — Скажите на милость — зачем это там взяли такую моду, чтобы купца диким дураком представлять? Очень это смешно, но непонятно, потому — неправда! Какой я дурак, ежели в думе я — хозяин, в торговле — хозяин, да и театришко-то мой?.. Смотришь на театре купца и видишь — несообразно с жизнью! Конечно, ежели историческое представляют — примерно; «Жизнь за царя» с пением и пляской, али «Гамлета» там, «Чародейку», «Василису» — тут правды не требуется, потому — дело прошлое и нас не касается… Верно или неверно — было бы здорово… Но ежели современность представляешь, — так уж ты не ври! И показывай человека как следует…

Смолин слушал речь старика с вежливой улыбкой на губах и бросал Любови такие взгляды, точно приглашал ее возразить отцу Немного смущенная, она сказала:

— А все-таки, папаша, в большинстве купеческое сословие необразованно и дико…

— Н-да, — утвердительно кивнув головой, молвил Смолин. — К сожалению, — это печальная истина… А в обществах вы ни в каких не участвуете? «Ведь у вас тут много разных обществ…

— Да, — вздохнув, сказала Любовь. — Но я как-то в стороне от всего живу…

— Хозяйстве! — вставил отец. — Вон сколько разной дребедени у нас… требуется содержать всё на счету, в чистоте и порядке…

Он самодовольно кивнул головой на стол, уставленный серебром, и на горку, полки которой ломились под тяжестью вещей и напоминали о выставке в окне магазина. Смолин осмотрел всё это, и на губах его мелькнула ироническая улыбка. Потом он взглянул в лицо Любови; она в его взгляде уловила что-то дружеское, сочувственное ей. Легкий румянец покрыл ее щеки, и она внутренно с робкой радостью сказала про себя:

«Слава богу!..»

Огонь тяжелой

бронзовой лампы как будто ярче засверкал в гранях хрустальных ваз, в комнате стало светлей.

— А мне нравится наш старый, славный город! — говорил Смолин, с ласковой улыбкой глядя на девушку, — такой он красивый, бойкий… есть в нем что-то бодрое, располагающее к труду… сама его картинность возбуждает как-то… В нем хочется жить широкой жизнью… хочется работать много и серьезно… И притом — интеллигентный город… Смотрите — какая дельная газета издается здесь… Кстати — мы хотим ее купить…

— Кто это — вы? — спросил Маякин.

— Да вот я… Урванцов, Щукин.

— Это — похвально! — ударив рукой по столу, сказал старик. — Пора им глотку заткнуть — давно пора! Особенно Ежов там есть… пила такая зубастая… Вот его вы и приструньте! Да хорошенько!..

Смолин снова бросил Любови улыбающийся взгляд, и вновь ее сердце радостно дрогнуло. С ярким румянцем на лице она сказала отцу, внутренне адресуясь к жениху:

— Насколько я понимаю Африкана Дмитриевича, он покупает газету совсем не для того, чтобы зажать ей рот, как вы говорите…

— А куда ее? — спросил старик, пожав плечами. — Одно пустозвонство и смута от нее… Конечно, ежели деловой народ, сам купец возьмется в ней писать…

— Издание газеты, — поучительно заговорил Смолин, перебивая речь старика, — рассматриваемое даже только с коммерческой точки зрения, может быть очень прибыльным делом. Но помимо этого, у газеты есть другая, более важная цель — его защита прав личности и интересов промышленности и торговли…

— Вот я и говорю, — ежели сам купец будет руководствовать ей, газетой, тогда — она нужна…

— Позвольте, папаша, — сказала Любовь. Она чувствовала потребность высказаться пред Смолиным; ей хотелось убедить его, что она понимает значение его слов, она — не простая купеческая дочь, тряпичница и плясунья. Смолин нравился ей. Первый раз она видела купца, которым долго жил за границей, рассуждает так внушительно, прилично держится, ловко одет и говорит с ее отцом — первым умником в городе — снисходительным тоном взрослого с малолетним.

«После свадьбы уговорю его свозить меня за границу…» — вдруг подумала она и, смутившись от этой думы, забыла то, что хотела сказать отцу. Густо покраснев, она несколько секунд молчала, вся охваченная страхом, что это молчание Смолин может истолковать нелестно для нее.

— Вы, за разговором, совсем забыли предложить гостю вина… — нашлась она после нескольких неприятных секунд молчания.

— Это твое дело: ты хозяйка… — возразил отец.

— О, пожалуйста, не беспокоитесь! — живо воскликнул Смолин. — Я ведь почти не пью…

— Ой ли? — спросил Маякин.

— Уверяю вас! Иногда рюмку, две, в случае утомления, нездоровья… А вино для удовольствия — непонятно мне. Есть другие удовольствия, более достойные культурного человека…