Том 4. Начало конца комедии
Шрифт:
Конец истории застает Юра. Капитану тоже не спится сегодня. Он курит трубку, и аромат «Амфоры» украшает и без того красивую южную ночь. Вспоминает отрочество и войну. Оказывается, был три месяца под оккупацией возле Тихвина — ехали в эвакуацию, а попали к фрицам. Его приятель Павлик работал в немецком пищеблоке, попутно, стало быть, отщипывал корки, тянул объедки, потом обнаглел и однажды куснул от круга колбасы, а одного переднего зуба у Павлика не было. По следу закуса его нашли. Собрали деревню и на глазах народа повесили, затянув петлю под нос и уши. Фрицы были не эсэсовцы, «тихие, армейские». Перед отступлением деревню спалили. Народ отогнали на зады, в бани,
Вот такие истории слушали бермудские цыганки-плясуньи этой ночью.
Потом появился Варгин — сменился с вахты и пришел, как хитрый лис, проведать у Саши насчет свежей рыбки.
С ходу включается в ночную травлю, и мы узнаем, что у неформального лидера есть бабуся, старенькая, суеверная и вообще с предрассудками: который год готовит себе при жизни все для похорон, даже на поминки купила уже водку и вино, прячет бутылки в сундуке. Варгин ее самый любимый внучек. Никому бабуся из поминальных алкогольных запасов не дает ни капли. Но Варгину на похмелку дает. И вот каждый раз, когда он приходит к бабусе клянчить сто грамм, то начинает с одного и того же:
— Билет купила, бабуся?
— Куда, внучок?
— В очередь на крематорий? Который раз спрашиваю!..
Хохот стоял. И я, подлец, засмеялся… — чего не сделаешь за компанию.
Шалапин закончил университет, тема диплома: «О сглаживании противоречий между городом и селом». Преподавал обществоведение в десятых классах, затем ассистент на кафедре философии Лесной академии, вел семинарские занятия, оклад 105, в отпусках подрабатывал бетонщиком на заводе, руководил общественно-политической жизнью студентов в общежитиях. Тема кандидатской: «О сглаживании противоречий между умственным и физическим трудом».
Последние годы — руководитель лаборатории социологических изысканий при НИИ лесной промышленности.
А я в последние годы вынашиваю кинокомедию о деятельности социальных психологов на флоте. Мои герои имеют благие намерения. Они ищут истоки психологической несовместимости. Но дело заканчивается тем, что подопытный экипаж, замороченный тестами, анкетами, «включенным наблюдением» и т. д., сажает пароход на камни.
И вот судьба предоставляет мне живого социолога с доставкой на дом — изучай не хочу! И где доставляет — на Бермудских островах!
В круиз на «Пушкине» Шалапин отправился после крупных неприятностей. Его раздолбали в «Литературке» в огромной — на два подвала — статье под названием «Будьте внимательны: человек!». Я эту статью не читал — мы уже были в рейсе. Но Шалапин с завидным бесстрашием принес ее мне и положил на стол:
— Читайте. Интересно услышать мнение практика. Меня здесь называют бестактным человеком и микроагрессором. Сравнивают с пьяным шофером — одинаково мы с пьяным шофером опасны для людей. Обвиняют в гуманитарном невежестве, в перенесении привычки
— Так при вас и читать? — спросил я, несколько ошарашенный тем, что Петр Васильевич как бы заранее уверен в моем союзе с ним против автора статьи.
— Конечно! Ведь вам тоже приходится сталкиваться с проблемой сокращения людей из экипажа по Щекинскому методу, а мы исследовали проблемы, возникающие с переходом на «Карповскую систему» в НИИ.
— Я ничего не понимаю в социологии, Петр Васильевич.
— В ней все и все должны понимать — все и все! — это не атомная физика!
В статье Шалапин фигурирует под фамилией «Иванов». Описывается конфликтная ситуация, возникшая в НИИ, когда Иванов — Шалапин усыпил бдительность сотрудников заверением, что социологическое обследование проводится для улучшения психического климата, а сам использовал откровенность анкетируемых для сбора компрометирующих данных. По его наущению директор НИИ в приказном порядке заставлял сотрудников заполнять анкеты, которые превращались во взаимодоносы.
Я прочитал статью и принялся чесать лоб, чтобы скрыть выражение лица от Иванова — Шалапина.
— Меня называют Великим Инквизитором, — со вздохом признался Петр Васильевич. — Думаете, мне хочется им быть? Но проблема интенсификации научного труда требует этого!
Я посмотрел на нашего пассажира со смесью испуга, восторга, предвкушения неожиданностей, как смотрел бы палеонтолог на живого ящера, вымершего еще в третичном периоде, знакомого только по реконструкции, а теперь доступного в своем истинном естестве для обмера, сравнения, ощупывания. «Ну же тебе и везет, Витька!» — сказал я себе и бросился в пучину двуличия, то есть расплылся в смущенно-восхищенной улыбке. С такой улыбкой, по моим представлениям, должен смотреть наивный моряк на ученого, прославленного в газетах. Пускай слава ученого несколько негативна, но она все равно должна восхищать простоватого морского волка, погрязшего в буднях каргопланов, рейсовых заданий и экономии горюче-смазочных материалов.
— Слюнявая статья, — сказал я. — Небось, этому автору никогда не приходилось решать вопрос, кого из экипажа сократить, а кого нет.
Шалапин надменно ухмыльнулся и сказал, отбивая ритм указательным пальцем по столу:
— Жизнь их научит! Эта статья — так называемый «террор среды». Обычное явление. Ничего: еще не вечер!
Весь день солнце злобно палило сквозь серую тропическую дымку, горизонт был серым, океан — тоже.
Потом был праздничный ужин. После ужина Кудрявцев поймал акулу. Акула здоровенная, вытащить в живом и здоровом виде невозможно — образина будет так дергаться, что крюк разогнется. Ко мне является гонец с просьбой уговорить Ямкина стрельнуть в акулу из малопульки. Уговариваю. Юра берет винтовку, и мы отправляемся на корму.
Там человек пять зрителей. Среди них наш философ и Великий Инквизитор.
Башку акулы чуть вытаскивают из воды с помощью кормовой лебедки. Юра перевешивается через релинги головой вниз с малопулькой в руках. Капитанский зад деликатно поддерживает Кудрявцев. Ямкин пуляет акуле между глаз — раз! два! три! — акуле как с гуся вода. Только после шестого попадания зверюга обвисает — шок. Вира, лебедка! Акулу подтаскивают к релингам и баграми переваливают на кормовую палубу. Акула оживает и начинает страшный танец смерти на раскаленной стали. По ней лупят ломами, пожарными баграми, набрасывают грузовую сетку, опутывают тросами. Зверь затихает.