Том 4. Наша Маша. Из записных книжек
Шрифт:
. . . . .
Нашел старую заметку. Летом в Дубулти стоит в саду под балконом и скандирует:
Ма-моч-ка! Ско-ро ли Мы пой-дем На мо-ри?!И так каждое утро.
2.10.61.
Вчера весь день
На моих же глазах, то есть в моем присутствии, была с Толей нежна.
Вечером я показывал «кино»: «Снегурочку», «Трех медведей» и «Упрямого котенка». Машка сидела на одной скамеечке с Толей, держала его за талию.
А он все рвался от нее, оглядывался, ему интересно было посмотреть, что я делаю с аппаратом и как это кино получается.
Утром они с Машей играли в школу, писали цифры. Вечером повторили эту игру у меня. Учителем на этот раз был я.
Толя, кажется, впервые попал в мою комнату. Оглядел со страхом и уважением мой большой книжный шкаф и спрашивает:
— Алексей Иванович, это вы все эти книги написали?
— Нет, это не я написал.
— А что? Это все еще надо вам написать?
По-видимому, решил, что это одни переплеты стоят, а я должен заполнить их — стихами, сказками, рассказами и арифметическими задачами.
. . . . .
Сегодня оба проспали. Машке — той ничего, а Толя опоздал в интернат. Узнав, что опаздывает, плакал.
. . . . .
Все еще стоит бабье лето. За открытым окном — солнце, голубое небо.
Мама и Маша собираются к Мариинскому театру — заказывать Маше стельки для ее плоскостопиков.
. . . . .
Все чаще: «А помнишь?» или: «А помнишь, когда я была маленькая?»
Сегодня за завтраком:
— Помните, когда я была маленькая, у нас скатерть загорела?
— Не загорела, а прожгли, наверно, скатерть, Маша?
— Да. Прожгли. Вот такая дырка была! Помните?
Помним. И нисколько это нас не радует. А для нее это счастливые воспоминания детства.
. . . . .
Но и о будущем тоже думает.
В планы ее входит — быть одновременно: медицинской сестрой, балериной, художницей и учительницей.
Сегодня видела, как наш Кисо вышел за окно на железный карниз.
— Он не убежит? Не упадет?
И сразу же:
— А помнишь, как наш кот убежал и у какой-то балерины нашли его?!
— Помню. Это ты нашла его.
Задумалась, ушла в себя. Говорит с улыбкой:
— Папа, а? А вдруг я тоже буду балериной и вдруг ко мне тоже чужой кот придет?!
Мерещится целая заманчивая
3.10.61.
Учим ее быть доброй, вежливой, отзывчивой, помогать людям. Осуждаем жадность и скупость. И плоды воспитания зреют, так сказать, на глазах.
Но вот Машка приходит в сад, на детскую площадку. Там — железная четырехместная качалка. Сидят три девочки лет по шести, лениво покачиваются.
— Папочка, можно мне покататься?
— Покачаться?
— Да, покачаться…
— Иди. Пожалуйста.
Идет. Вежливо говорит девочке, которая одна сидит на скамеечке:
— Девочка, можно мне с тобой покачаться?
Та — нос кверху:
— Нет!..
Машка вспыхивает, стоит еще полминуты и возвращается.
— Ты что?
— Девочка не разрешила.
Так не один раз бывало. Вот это уж воистину плохо воспитанные девчонки. Глядишь — и Машке понравится, и ей захочется проявить самовластие. А еще хуже — ханжа вырастет. И это уже бывает:
— Нехорошие девочки.
— Ну, они глупые, — скажешь ей, — их не научили.
— Что ты! Папа! Им же уже по шесть лет!
Рядом с нами сидит старуха с младенцем на руках.
Смотрит на Машку и говорит:
— Какая-то она у вас очень уж застенчивая.
— Лучше, — говорю, — бабушка, пусть будет застенчивой, чем нахалкой.
— А вот это правда!..
. . . . .
Пьет сегодня утром молоко. Встречает меня возгласом:
— Папочка, ты бы знал!
— Что такое?
Всплескивает руками:
— Ты бы знал!
— Да что? Что случилось?
— Сколько мне пенок попалось!
. . . . .
Кажется, осень наконец постучалась в окно. Небо сегодня пасмурное. Но мама и Маша собираются в Михайловский сад…
5 ЛЕТ 2 МЕСЯЦА
4.10.61.
Сегодня к четырем старым профессиям прибавилась пятая: хочет быть газовщицей.
— Я всем хочу быть! — заявила она мне.
. . . . .
Разговор о фифах и труженицах.
Я довольно часто употребляю это слово — «фифа».
Машка заинтересовалась:
— Папа, а что такое фифа?
— А это женщины, которые не работают. Только одеваются и наряжаются…
— Разве такие есть?
— Да, есть такие. Другие женщины труженицы, а эти только губки мажут, по театрам ходят, конфетки кушают.
— А я — труженица? Я работаю?