Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника
Шрифт:
Попечение о новом займе в несколько миллиардов или хотя бы несколько сот миллионов рублей — на "полное возрождение страны" — Коковцеву придется отложить: благоприятный момент он промигал. Покрыть бы очередной дефицит в 84 миллиона — и то хорошо! — Но и надежды на приток капиталов к промышленности тоже затуманиваются и во всяком случае отодвигаются в будущее. В деньгах на европейском рынке недостача, учетный процент хотя и понизился снова за последние недели, но все еще высок (в Лондоне почти 4%). Значит, у английского финансового капитала — а на него главная надежда — нет больших побудительных причин искать счастья в России, где политические отношения так смутны и неустойчивы, несмотря на кадетские уверения в том, что русская конституция, слава богу, жива и здорова. Английские капиталисты и инженеры
А как же дальше? Быть ли промышленному оживлению в России или не быть? И окажется ли оно глубоким и длительным — или поверхностным и скоропреходящим?
Это опять-таки зависит от дальнейшего развития отношений на мировом рынке. Как скоро деньги отхлынут от спекуляции с биржевыми бумагами и направятся на создание новых промышленных предприятий и расширение производства старых, трудно предсказать. Но это во всяком случае вопрос месяцев. Биржевая игра на повышение не может долго длиться — без самого повышения, т.-е. без действительного расширения производства. Иначе она неизбежно оборвется крахом и только углубит торгово-промышленный кризис.
Банки ожидают, что к весне и даже ранее, к началу нового 1910 года, на денежном рынке наступит улучшение, даже финансовое «обилие», и промышленный подъем сможет развернуться без препятствий. Если это предвидение подтвердится, тогда наступит черед и для России. Английский, французский и не в последнем счете бельгийский капитал (этот последний извлек за прошлый год из России на вложенный им миллиард франков — 45 миллионов франков прибавочной ценности) нахлынут на русские горы и долы и откроют новую эру промышленного подъема.
Впрямь ли мы боимся торгово-промышленного подъема, как утверждают будочники официозной прессы? Нимало. Если бы промышленный подъем мог расколоть пролетариат, создав среди него «крепких» и «слабых», как закон 9 ноября в крестьянстве, тогда так, — социал-демократии было бы чего бояться. Но ведь этого не достигнуть никакому подъему. Наоборот. Оживление промышленности сплотит рабочих и проведет их через великую школу экономической борьбы. Только на почве промышленного расцвета мыслим расцвет профессиональных союзов. Кризис последних двух лет не только не революционизировал рабочих, наоборот, разъединил их и убил в них веру в себя и в свои силы. А в противность этому промышленный подъем снова покажет рабочим, что вся машина современного хозяйства и государства зависит от них, как от производительного класса. Во время подъема — особенно в первый его период, когда рынок кажется способным расширяться без конца, — капитал дорожит каждой частицей рабочей силы и даже готов, ради непрерывности производства и эксплуатации, отстаивать против государства большую свободу для профессиональных союзов. Во внимание к интересам капитала, а еще более под натиском самих профессиональных союзов, которые будут расти со стихийной силой, полицейская практика государства не сможет не смягчиться. Разумеется, только по отношению к экономическим организациям. Но где та священная черта, которая экономику отделяет от политики? Никакой Курлов не укажет ее. Задача социал-демократии будет состоять в том, чтобы в каждую открывающуюся щель поглубже вгонять клином свою организацию. Опираясь на большую свободу профессиональных союзов — отвоевывать больше простора для политической партии.
Нет, не мы, а полицейское государство попадет в тиски во время промышленного подъема. «Истреблять» социал-демократию оно сможет не иначе, как дезорганизуя пролетариат, а с ним вместе — производство. Охранять "социальный мир" и капиталистические барыши оно сможет не иначе, как — попустительствуя социал-демократии. Как станет в этаких условиях изворачиваться полицейская бестия, мы поглядим потом. Пока что мы ей пообещаем одно: чуть где зазевается, со всего размаху наступать ей на хвост сапогом.
Нет слов, положение третьедумского блока станет на время легче. Крупные капиталисты, объединенные в синдикаты, урвут, конечно,
Несколько лет «расцвета» — и снова кризис. Чем выше подъем, тем жесточе падение. Все противоречия царской России вскроются тогда снова, но еще удесятеренные. А лицом к лицу с этими революционными противоречиями будет стоять пролетариат, залечивший наиболее жестокие раны, опирающийся на организации, с безошибочным классовым самосознанием, окрепшим в победоносной экономической борьбе.
На этот счет у русских рабочих уже имеется неоценимый классовый опыт. Во вторую половину 90-х годов у нас вовсю развернулся могущественный подъем: приток иностранных капиталов, новые предприятия, железнодорожное строительство, рост государственного бюджета, — казалось, царствию Витте — Романова не будет конца. Но на другом полюсе неотвратимо совершалась промышленная концентрация рабочих и их классовая вышколка. Пролетарские массы, вовлеченные в горячую экономическую борьбу, да подчас и их вожди, не сознавали, что сила, которая придает такую победоносность стачечному натиску, это — промышленный подъем. Столкновение за столкновением, стачка за стачкой — слой за слоем — пролетариат поднимался из исторического небытия, начинал сознавать себя, как целое, а в государственной власти научался видеть своего непримиримого врага. Именно в течение этого периода рабочий класс России сплотился и созрел для той огромной политической роли, которую он играл в последующие годы. Это нужно нам теперь помнить тверже, чем когда бы то ни было: если на путь открытой революционной борьбы рабочих толкнул торгово-промышленный кризис начала столетия, то подготовил рабочих к революции — промышленный подъем 90-х годов.
Однородную работу предстоит совершить и новому промышленному подъему: концентрировать возросший численно пролетариат, укрепить его дух и дать ему организацию. Но все это будет происходить на несравненно более широких исторических основах: ибо не с начала нам начинать придется, а вести дело вперед, пользуясь богатейшим идейным наследством, завещанным пролетариату незавершенной революцией.
"Правда" N 7, 4 декабря (21 ноября) 1909 г.
Первое Мая
В рубище, в цепях и в язвах застает Первое Мая и на этот раз Россию. Голодная деревня, раздираемая дворянскими землеустроителями, ждет нового неурожая. Закрываются заводы и фабрики, замирают шахты. Выходцы из нищей деревни увеличивают ряды бездомных и голодных пролетариев города. Самоубийства от безработицы и голода доделывают дело тифа и холеры.
"Спокойствие", насилием установленное, насилием поддерживается. Виселицы "нового строя" по-прежнему покрывают страну, как телеграфные столбы. Тюремщики в тюрьмах добивают тех, кого «порядок» передает им в руки. Остатки завоеваний революции беспощадно истребляются — царем и последним стражником. Легальные рабочие общества преследуются по пятам, их деятелей подводят под каторжные статьи, честная печать задавлена. Реакция хочет заживо похоронить народ. Только подлецам и предателям дана свобода клеветы и травли.
Реакция — дубьем, капитал — рублем. Еще жесточе стал за год натиск собственников на тех, кто создает собственность. Под защитой порядка, разгромившего пролетарские организации, союзы предпринимателей отняли у рабочих все, что могли отнять, и грозят отобрать то, чего отобрать еще не успели.
Условия жизни народных масс стали несравненно хуже, а условия сопротивления — неизмеримо труднее. Но тем неизбежнее становится сопротивление и тем революционнее будет неизбежный взрыв.
Первомайский праздник и в этом году еще не будет для нас праздником побед. Он будет днем напоминания о тех больших и суровых боях, которым мы идем навстречу. Он будет днем призыва, днем пробуждения, днем агитации за право на достойную человеческую жизнь.