Том 4. Пожиратели огня (с илл.)
Шрифт:
Скоро Дику пришлось убедиться, что его раненый противник не сделался менее опасным после первого поражения. Пылая местью, англичанин нападал с бешенством отчаяния. Была минута, когда Дик нечаянно поскользнулся, отражая удар, и Том Пауэлл воспользовался этой оплошностью, чтобы нанести ему сильный удар в висок, но так как этот удар был все-таки сильно ослаблен ответным ударом Дика, то не причинил канадцу большого вреда. Зато Дик понял, что с англичанином церемониться нечего и что жалеть его не стоит. Он припомнил всех несчастных, убитых Пауэллом, припомнил его гнусный торг с замаскированным человеком и решился покончить с негодяем. Выждав время, он после одного ловкого отражения нанес Тому Пауэллу в голову удар обоими кулаками разом. Англичанин захрипел и покатился по арене. Его подняли.
Том Пауэлл лишился зрения на весь остаток своей жизни. Его секунданты признали себя побежденными от его имени, и судья поединка волей-неволей был вынужден провозгласить Дика Лефошера, выступающего за Францию, победителем Тома Пауэлла, выступающего за Англию.
Невозможно описать восторга французов. Они схватили отбивавшегося Дика и торжественно понесли его в ресторан Колле, где немедленно был устроен в честь победителя великолепный банкет. Англичане притихли и даже от досады не зажгли приготовленной иллюминации. Только один ресторан Колле светился огнями.
На банкете в числе других приглашенных были почти все консулы и было замечено, что итальянский генеральный консул особенно горячо приветствовал и поздравлял Дика. Он произнес такой прочувствованный спич, забыв даже обязательную дипломатическую сдержанность, что все присутствующие пришли в сильное возбуждение. Среди громкого хлопанья пробок десятки, сотни рук потянулись к Дику с бокалами. Все пили и кричали: «Да здравствует Франция! Да здравствует Дик Лефошер!»
И вдруг среди этого шума Оливье услышал, как кто-то шепчет ему на ухо:
— Итальянский консул находится в сообществе с Невидимыми.
Молодой человек вздрогнул и подумал о бароне де Функале. Поискав дипломата-сыщика глазами, Оливье увидел его на противоположном конце зала, где тот стоял и разговаривал с американским консулом. Оливье сообразил, что шепнуть ему этих слов он не мог.
Молодой человек хотел было подойти к Дику и сообщить ему это известие, но до канадца невозможно было добраться: его окружала тесная толпа. Он ограничился тем, что подошел к Лорану и поговорил с ним. Решили, что Лоран сейчас же обратится за разъяснениями к барону де Функалю. Когда Лоран направился к барону через весь зал, тот увидел его и сразу догадался сделать так, чтобы приход Лорана никому не бросился в глаза. Он воскликнул с самым радушным видом:
— А! Мой спутник по «Вечерней Звезде» (так назывался пароход, на котором они приехали в Мельбурн). Как я рад вас видеть! Неужели вам не стыдно не навестить меня ни разу по приезде? А еще обещались!
Лоран в смущении пробормотал несколько слов. Искусство, с которым барон разыграл свою роль, удивило его до крайности. Барон продолжал:
— Да уж не оправдывайтесь! Нехорошо. — Потом он вдруг понизил голос и сказал торопливо. — Невидимые что-то затевают. Постараюсь к завтрашнему утру разузнать все подробно.
Около разговаривающих терлись две какие-то личности. Барон прибавил довольно громко, чтобы они слышали:
— Я слышал, что вы в очень хороших отношениях с победителем Пауэлла. Познакомьте меня с ним, пожалуйста. И знаете что? Приезжайте-ка завтра ко мне обедать с ним вместе. Это будет очень хорошо, право!
Лоран поклонился, и оба они направились к Дику, который в это время разговаривал с Оливье.
Познакомив консула с Диком, Лоран представил его и графу Лорагю.
Барон поклонился с аристократической непринужденностью и сказал:
— Ваше имя мне знакомо. Я знавал в Париже маркиза Лорагю. Очень приятно познакомиться. Граф, ваши друзья приняли мое приглашение пожаловать завтра ко мне на обед в консульство. Буду очень счастлив, если и вы тоже окажете мне честь…
— Благодарю, барон… С величайшим удовольствием.
Граф Лорагю держал себя с бароном вежливо и любезно, но в его обращении незаметно проглядывало, что если он и играет роль, то все-таки ни в коем случае не допустит фамильярности.
— Итак, я могу на вас рассчитывать?
— Я приеду с обоими друзьями.
Барон де Функаль откланялся и, отговорившись делами, уехал с банкета. Проходя мимо графа, он слегка задел его плечом, и в ту же минуту Оливье почувствовал, что ему в карман что-то положили. Вскоре и наши друзья вернулись в «Восточную гостиницу».
При выходе из ресторана они увидали у подъезда Блэка, который прибежал сюда дожидаться хозяина.
— Какими судьбами ты здесь, Блэк? — вскричал Оливье. — Ведь я же запер тебя в комнате, когда уходил.
Умное животное махало хвостом с лукавым видом.
— Все ясно, — заметил Дик, — кто-нибудь из прислуги входил в номер, и Блэк этим воспользовался.
По приходе в гостиницу друзья узнали, что Виллиго еще не возвращался.
— Поверьте, он знает, что делает, — заметил графу Дик. — Когда он вернется, он нам расскажет все, и мы, наверное, узнаем что-нибудь важное и интересное.
Хотя было уже поздно, друзья собрались вместе, чтобы поболтать. Но разговор не клеился. Все трое чувствовали непобедимую сонливость, глаза слипались, язык плохо слушался. Усевшись в креслах, они едва не заснули на месте и с трудом поднялись, чтобы проститься и разойтись по своим спальням, которые были смежными между собой.
Оставшись один, Оливье торопливо достал из кармана вещь, положенную туда бароном де Функалем. Развернув пакетик, он увидел превосходный миниатюрный портрет своей невесты, под которым золотыми буквами было написано по-итальянски: «Speranza» — «Надежда». Молодой человек впился в него глазами, полными слез. Понемногу глаза у него застлались каким-то туманом, мысли в голове спутались, и он крепко заснул, свесив голову набок.
После этого он увидел престранный сон. Ему почудилось, что дверь его комнаты беззвучно отворилась, и к нему подошли четыре замаскированных человека. Он хотел крикнуть, но не мог; язык не слушался его. Четыре человека взяли его на руки и понесли по каким-то длинным коридорам, затем пронесли через какой-то сад с железной решеткой, отворили калитку, выходившую в поле, и положили его в карету, которая, очевидно, была приготовлена заранее.