Том 4. Современная история
Шрифт:
— Купить? Разве можно что-либо себе позволить, когда у тебя, на несчастье, имеется папаша? — тихо возразил Гюстав.— Вы себе не представляете, сколько семья доставляет неприятностей… и затруднений.
Он прибавил с напускной самоуверенностью:
— Кстати, дорогой Бонмон, это напомнило мне, что я должен вам кое-какую мелочишку…
Ладонь дружеской руки опустилась ему на плечо и прервала его речь. Он с удивлением увидал подле себя русого человечка, с головой, втянутой в плечи, плотного, коренастого, слегка сутуловатого, совсем простого в обращении, который улыбался ему доброй улыбкой
— Вздор! — заявил коротыш, походивший на славного молоденького бизона, который оставляет клочья шерсти на кустах.
Гюстав не узнавал своего Бонмона. Он был растроган и удивлен. А маленький барон, вскочив в брэк, принялся вертеть руль под благожелательными взорами механика.
— Бонмон! Вы правите машиной? — спросил почтительно Гюстав.
— Иногда,— отвечал юный Бонмон.
И держа руку на руле, рассказал об автомобильной поездке по Турени, во время одного из своих лечебных отпусков, после которых возвращался еще более больным. Он делал сорок километров в час. Правда, дорога была сухая и в хорошем состоянии. Но встречались коровы, дети и пугливые лошади, способные причинить неприятности. Нужно было зорко смотреть, а в особенности приходилось следить за тем, чтобы сосед не трогал руля. Он рассказал несколько случаев из своей поездки. Особенно забавным казалось ему приключение с молочницей.
— Вижу: впереди едет какая-то старуха и загораживает мне дорогу своей тележкой и лошадью,— рассказывал он.— Даю гудок, старуха не сторонится. Тогда я направляю машину прямо на нее. Она не знала этого трюка. Она сворачивает и так сильно дергает лошадь, что та падает на кучу камней: лошаденка, тележка, молочница, крынки с молоком — все летит вверх тормашками, а я несусь дальше.
И юный Бонмон, выскакивая из машины, закончил так:
— Несмотря на шум и пыль, автомобиль все же очень приятный способ передвижения. Испытайте, дорогой мой.
«А ведь он очень мил!» — подумал с восхищением Гюстав Делион. И его восторг еще усилился, когда Бонмон, увлекая его за руку к проходу, ведущему в большой зал, сказал ему:
— Вы правы. Не покупайте этой машины, я одолжу вам свою трясучку. Она мне сейчас не нужна. Мне пора вернуться на службу: отпуск кончается,— да и сам я тоже кончаюсь… Кстати, не знаете ли вы, госпожа де Громанс в Париже?
— Думаю, что здесь, но наверняка не скажу,— отвечал Гюстав,— я давно ее не видел.
Это была рыцарственная ложь, так как накануне в семь часов десять минут вечера он расстался с г-жой де Громанс в номере гостиницы, где обычно происходили их свидания.
Бонмон ничего не ответил. Остановившись перед двуязычной надписью «Курить не разрешается», он устремил на нее задумчивый взгляд, который придавал еще больше значительности его молчанию. Гюстав, тоже умолкший, спохватился, что неосторожно обрывать разговор с таким собеседником, и потому добавил:
— Но мне, вероятно, скоро снова представится случай встретиться с ней… Если угодно, я могу даже узнать…
Маленький барон посмотрел ему в глаза и сказал:
— Хотите доставить мне удовольствие?
Гюстав ответил утвердительно с готовностью услужливой души и со смятением человека, внезапно втянутого в трудное предприятие. Он действительно мог доставить удовольствие Эрнесту де Бонмону, и тот не преминул указать ему способ:
— Если вы хотите доставить мне удовольствие, дорогой Гюстав, убедите госпожу де Громанс пойти к Луайе и попросить его, чтобы он назначил аббата Гитреля епископом.
И он добавил:
— Прошу вас об этом как о настоящей услуге.
На такую просьбу Гюстав ответил бессмысленным молчанием и растерянными взглядами, не потому, чтобы намеревался отказать, а потому, что ничего не понял. Бонмону пришлось еще дважды повторить те же слова и объяснить, что Луайе, как министр культов, назначает епископов. Бонмон был терпелив, и Гюстав мало-помалу освоился с его замыслом и даже безошибочно повторил то, что ему говорили:
— Вы хотите, чтобы госпожа де Громанс пошла к Луайе, министру культов, и попросила его назначить Гитреля епископом?
— Епископом в Туркуэне.
— Туркуэн… Это во Франции?..
— Разумеется.
— Гм…— буркнул Гюстав.
И он призадумался.
У него возникли довольно серьезные сомнения, и он изложил их, рискуя показаться недостаточно любезным. Но дело, по-видимому, было не из пустячных, и он не хотел впутываться в него очертя голову. Робко, застенчиво он высказал первое, самое общее сомнение.
— А вы не шутите? — спросил он.
— Какие там шутки! — сухо ответил Бонмон.
— Правда? Вы в самом деле не дурачите меня? — повторил Гюстав свой вопрос.
Он все еще колебался. Но взгляд маленького блондина, взгляд, полный презрения, заставил его решиться.
Тогда он объявил уже совершенно твердо:
— Раз это всерьез, то можете рассчитывать на меня. В серьезных делах я серьезен.
Он умолк, но, как только умолк, в его душу опять проникли сомнения. Он спросил вкрадчиво и боязливо:
— Уверены ли вы, что госпожа де Громанс настолько близко знакома с министром, чтобы обращаться к нему… с просьбами о… о таком деле? Она, видите ли, никогда не говорила мне о Луайе.
— Вероятно, потому, что у нее есть другие темы для беседы с вами,— возразил маленький барон.— Я не говорю, что она бредит этим Луайе, но она считает его добрым и неглупым старикашкой. Они познакомились три года тому назад на трибуне при освящении статуи Жанны д’Арк. Луайе старается быть приятным госпоже де Громанс. Уверяю вас, что он не так уж противен. Когда он облачается в новый сюртук, он похож на старого учителя фехтования, удалившегося на покой в деревню. Ей вполне удобно прийти к нему: он будет с ней мил… и уж, конечно, он не опасен.
— Значит,— сказал Гюстав,— она должна попросить его, чтобы он назначил Гитреля епископом?
— Да.
— Епископом этого, как его?..
— Епископом Туркуэна,— ответил Эрнест де Бонмон.— Лучше я запишу вам на клочке бумаги.
И, взяв с ближайшего столика карточку фабриканта машин «Королева лилипутов», он написал золотым карандашиком: «Назначить Гитреля епископом туркуэнским».
Гюстав взял карточку. Поручение, казавшееся ему сперва таким странным и необычайным, он находил теперь простым и естественным. Он мысленно освоился с ним. И, кладя карточку в карман, он сказал Бонмону самым непринужденным тоном: