Том 4. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

21 мая

Безчасье

Каждый день умножает ужас, Каждый час умирает колос. И беда, в полноте обнаружась, В целый мир устремляет свой голос.   Но напрасны воззванья сердца,   И бесплодны призывы к чести.   Нет дороги к душе иноверца,   Мы родились, молились не вместе. С миллионами душ злосчастье, Миллионы в безумной тревоге. От людей до людей безучастье, И Земля позабыла о Боге.

24 июля, 1921

Бретань

Запустение

Тридцатилетняя война Была не более ужасна, Чем власть, которая дана Судьбой слепцам блуждать напрасно. Вот за слепым поводырем Спешит незрячая охота, Как за невидящим царем Тупые варвары без счета. Кровавых нужно им добыч, В соседстве с ними жизнь не дышет, И кинь какой ты хочешь клич, Слов разума их слух не слышит. И не с рогатиной они, Не на медведя, не на волка, На тех, кто, мысля искони, Не одного с лжецами толка. Сто миллионов оплели Кроваво-грязной паутиной, Тысячелетний храм в пыли, Века свершений взяты тиной. Где от могучего Петра Сверкало яркое наследство, Теперь барсучья там нора И с насекомыми соседство. Где златоглавая Москва Являла творческие силы, Там стали все дома – хлева, И каждый час растут могилы. Где были желтые моря Многозернистой пышной нивы, Там смерть, с болезнью говоря, Лишь эти две многоречивы. Слепой паук все тянет нить, Сплетает лживое витийство. О, кто придет – убийц убить, Чтоб, их убив, убить убийство!

27 июля

Бесноватые

На мысль есть мысль, на слово – слово, На пламень – пламень, гнев – на гнев. Но в человеке есть основа Сдержать себя, перекипеть. И с тем, кто мыслит вовсе розно, И с тем, чье слово не мое, Могу я слиться многозвездно И, жизнь приняв, любить ее. Но с тем, чье красноречье – пули, Кто нож берет на довод мой, Мне будет холодно в июле, И душно будет мне зимой. Но с тем, кто хочет лишь насилий, Кто лжет в бездонность темноты, Любая лошадь будет в мыле, Не пробежав и две версты. Но кто во всем лишь соглядатай, И только чтит свой узкий лоб, С тем бедный также, как богатый, Найдет лишь нищенство и гроб. И тех, кто знает лишь расстрелы, С кем гнет и ржавчина цепей, В людские не включай пределы: – Кто Смерть призвал, тот будет с ней.

28 июля

Забытая притча

И был их легион, вошедших в одного. Бесами мучимый, свиреп был бесноватый. О камни бился он. Не слушал никого. Тысячеглавый дух крутился в нем, рогатый. Никто не в силах был безумца укротить. В горах, в гробах кричал он с мощью исполинской. Оковы разбивал, и цепи рвал как нить. Но Некто был сильней над влагой Гадаринской. Увидев же Его, он кланялся Ему. «Что до меня Тебе?», – воскликнул издалека. Но Некто был сильней, и сеющего тьму Заклял Он выйти вон. Слепым грозило Око. «Как звать тебя?», – спросил. – «Мне имя легион. Мы бешенствуем здесь. Нам в том одна дорога. Не мучай. Не гляди. Не высылай нас вон. Сын Бога, дай нам быть. Дозволь во имя Бога». И Он дозволил им, бесам, войти с свиней. Свиные голоса слились в зверином хоре. По взморью пробежал мгновенный пляс огней. И стадо с крутизны всем грузом сверглось в море. А тот, кто был свиреп и в душных жил гробах, Сидел одет, умыт, и был в уме он здравом. Сквозь тьму двух тысяч лет прорвался новый страх. Но Некто, кто сильней, ведет нас к новым славам.

29 июля

Неизбежное

Кто не со Мною, тот против Меня. Не собирая со Мной, расточает. Вышняго слушайтесь сердцем огня. Дух наш предельную пытку встречает. Древо познаешь всегда по плоду. Тайности в час свой становятся видны. Злыми как можете видеть звезду, Если вы здесь порожденья ехидны. Доброе, добрый выносит вовне. Злой же выносит сокровище злое. Зримы все ваши блуждания Мне. Дух ваш как дно обнажился морское. Где красовалась вся бездна морей, В солнце песчаные мертвы пустыни. Не исполняющий воли Моей Волей Отца осуждается ныне. Как был Иона во чреве кита Меру трехночья и меру трехдневья, Меру и ваша пройдет темнота, Прежде, чем Бог снизойдет к вам в кочевья.

29 июля

Актеры Сатаны

Растоптавшие Христа, Умножающие гной, Люди лающего рта, Люди совести двойной. В понедельник скажут «Да», И во вторник скажут «Нет», И повсюду и всегда Превращают жизнь в скелет. Лгут, что им желанен труд, Пулей всем велят: «Молчи». Как разбойники берут И живут как палачи. Сотни тысяч строят в ряд Лишь затем, чтоб их убить, Песьим лаем говорят, Тянут дьявольскую нить. Паутина Сатаны, Волчьи ямы на пути, Годы долгие должны Будут этот сор мести. И разгневалась Земля, Распалился лютый зной, Потому что из Кремля В целый мир струится гной. И разгневалась Судьба, Потому что громоздить Бесконечные гроба Это дьявольская нить. Это праздник Сатаны, Коготь зверского ума, Для растерзанной страны Голод, казни, и чума. Край, что был для стольких стран Пышной житницей зерна, В извержении вулкан, Сквозь жерло не видно дна. А незрячий мир кругом Не поймет еще никак, Что предельный грянул гром И для всех ниспослан знак. Апокалипсис раскрыл Ту страницу, где в огне Саранча со звоном крыл, Бледный всадник на коне. И великая страна, Что узнала Божий бич, Есть угрозный вопль со дна, Есть последний к миру клич.

31 июля

Я рад

Под камнем могильным давно мой отец,   Я рад, что он крепко заснул. Его миновал остролистный венец,   Звериный не слышал он гул. Под камнем могильным родимая мать,   Уснула и дремлет давно. Я счастлив, что ей не пришлось увидать,   Как грязно душевное дно. Я рад, что они до последнего дня   На творческом были пути. И к ним, из родимого дома гоня,   Слепец не успел подойти. Я счастлив, что им не пришлось увидать   Паучью удавную нить. Скоту приказали их сад растоптать,   Велели их дом распилить. И также за брата я рад моего,   Давно он в нездешней стране. И если живу я, так лишь оттого,   Что смерть не приходит ко мне.

Блуждающая душа

Ряды погасших солнц в безжизненных глазах. Взамен веселия ликующей гордыни, Сереют чахлые бестравные пустыни. Колодезный зрачок, но в нем лишь мертвый страх. Комки сухой земли в безумных волосах. Вчера надменная и пышная, отныне Она пугливо ждет прихода благостыни. Но скуп стал человек, и в сердце мира прах. Она склоняется. Молчат земные глыбы. Погасла трав живых цветная узорочь. Не явит ласку день. Не скажет тайну ночь. Она идет вдоль рек. Все перемерли рыбы. Я в пропасти иной. Но та же боль точь-в-точь. И той родной душе я не могу помочь.

2 августа

Сумасшествие

Земля сошла с ума. Она упилась кровью, Пролитой бочками. Нет, даже винный склад, Где втулки вырваны, и вин багряных яд Пролился на сто верст, и ввергнул в долю вдовью Два миллиона жен, и черно-красной кровью Явил поля кругом бурлящий водопад, Не в силах намекнуть на тот безмерный ад, Что дух творит людской, предавшись прекословью. Слова все сказаны. Они бродячий труп. Где вынута душа, там только привиденье. И лишь змеиный глаз. И только ведьмин зуб. Дух благостный засох. Сгорели все растенья. И если есть еще движенье жестких губ, Молись, чтоб колос встал из бездны запустенья.

4 августа

Хлеба нет

Есть хочется. А хлеба нет. Я это знал в Москве забытой, В Москве когда-то именитой, Где саранча бесовской свитой, Засев, сидит уж много лет. Я голоден. И хлеба нет.   Работаю. Чуть брезжит свет.   Работаю. Изнемогаю.   Терпенью пленника нет краю.   Надеюсь. Жду. Томлюсь. Сгораю.   Метелью занесен мой след.   Я есть хочу. Но хлеба нет. Последний дорогой предмет Давно уж продан лиходеям. Опутаны бесовским змеем, Мы стынем. Низимся. Немеем. Ничей к нам не дойдет привет. И голодно. И хлеба нет.   А тут же рядом тот же бред.   Жена. Сестра. И мать. И дети.   В одной холодной жалкой клети.   В тисках единой цепкой сети.   Я в теле чувствую скелет.   Хоть корку хлеба. Хлеба нет.