Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
Шрифт:
На звук колокольчика появился стройный парень в национальном костюме: черных суконных штанах и жилетке поверх вышитой рубашки с широкими рукавами. По всему было видно, что он шафер. На спину был небрежно накинут расшитый крученым гарусом доломан, круглую шляпу его украшали искусственные розы; опоясан он был малиновым кушаком в мелких белых цветочках.
— Что, комнату? — спросил он, горделиво выпятив грудь.
— Этого мы еще не знаем, хотелось бы прежде поговорить с хозяином. Где он?
— Сейчас с ним поговорить не удастся.
— А вы кто такой?
— Я-то? Буфетчик.
— Почему ж, однако, нельзя побеседовать с вашим хозяином? — вмешался папаша Крок. — Что, у него язык отнялся?
— Нет, он умеет говорить, и даже очень громко.
— Так уж не сошел ли он с ума?
— Ну, что вы! Только сейчас ум просветляться начал.
Папаша Крок решил, что следует действовать более энергично, и прикрикнул:
— Хватит шутки шутить, пустобрех! Не видишь, что с тобой разговаривает важный господин? А ну, шляпу долой, такой-сякой!
Буфетчик покорно снял шляпу. Он был добрый малый и после такого вразумления сильно смутился.
— Да я ничего, просто малость хлебнул сегодня, — оправдывался он с обезоруживающей улыбкой. — Ведь, по правде-то говоря, дело в том, что хозяин танцует сейчас с госпожой Хадаши, а из нее к тому времени, как новое вино поспеет, могла бы получиться такая трактирщица, что лучше и не надо!
— Что же там происходит такое?
— Свадьба, изволите видеть. — Парень как будто даже удивился, что нашлись люди, не знавшие об этом. — Так точно, свадьба. Хозяин выдает замуж свою младшую сводную сестру, ту, что раньше ведала всей кухней в трактире. А теперь уж, должно быть, там станет командовать госпожа Хадаши, потому что она умеет готовить еще лучше; к тому же Хадаши — вдовушка, дородная и молодая, и совсем не чурается мужчин. Тут, глядишь, дело скоро дойдет и до другой свадьбы. Хоть хозяин порядком-таки жирен да драчлив, однако сердце у него доброе, а это означает, что все может пойти прахом: слишком уж много у него всяких голодранцев-родственников, которые в одну минуту готовы все растащить…
Насколько вначале трудно было заставить веселого буфетчика говорить, так трудно было теперь его остановить.
— Ну, не болтай так много, дружище! Поди-ка лучше скажи своему хозяину, чтоб вышел на минутку.
Буфетчик пожал плечами.
— Не выйдет он.
Папаша Крок даже ногой топнул. На счастье, появился гусар господина Фаи, при пистолете и с саблей, который помогал кучеру во дворе управиться с лошадьми. Крок тут же воспользовался его присутствием, чтобы припугнуть буфетчика:
— Молчать! Прикажите гусару, ваше благородие, отрубить этому болтуну голову, если он еще пикнет. Почуяв беду, буфетчик стремглав бросился в комнаты, но тотчас же возвратился с торжествующим лицом.
— Ну, что я сказал? Так и есть — не идет: хоть сам, говорит, наместник Йожеф его зови!
— Что ж, тогда мы пойдем к нему, — решительно заявил Фаи.
— Вот это другое дело! — радостно воскликнул буфетчик. — С этого и нужно было начинать. Так вам вернее удастся поговорить с хозяином.
С этими словами он проводил гостей в заднюю половину трактира, служившую хозяину квартирой.
Словоохотливый папаша Крок по дороге продолжал расспрашивать буфетчика:
— За кого же выходит замуж младшая сестра хозяина?
— Да за некоего Йожефа Видонку, он открывает в Польше собственную столярную мастерскую. Сегодня же после полуночи он сядет о молодой женой в повозку и укатит.
Господин Фаи вздрогнул, услышав знакомое имя. Так это же тот самый Видонка, который сделал для Дёри подъемную машину! Нити начинают распутываться. Вот где гнездо всех преступлений! Они на верном пути!
— Не он ли работал подмастерьем у столяра в Уйхее? — глухо спросил Фаи.
— Он самый, — отвечал буфетчик, — я давно его знаю. Был бедняк из бедняков, а тут сразу разбогател! И вот женится на Катушке, поскольку давно уже мечтал о ней, поскольку Катушка дочь его хозяина в Уйхее и поскольку мать моего хозяина, вдова Гриби, вторично выйдя замуж, стала женой столяра Одреевича в Уйхее и у них родилась вот эта самая Катушка.
— Вот так дела! — со вздохом проговорил удрученный Фаи.
Они шли по коридору, натыкаясь то на кровать, то на стол или буфет, вынесенные из комнат по случаю свадьбы. Фаи заглянул в зал и застыл у двери. В первый момент ему показалось, что комната не стоит на месте, а кружится вместе со множеством раскрасневшихся танцующих женщин и мужчин, по виду мастеровых, лихо колотивших руками по голенищам сапог. Шелест юбок, подымавших ветер, смешанный запах людского пота, трубочной гари, аромата цветов, украшавших женщин, дым и чад от сальных свечей — все это делало комнату похожей на некое подобие ада.
То здесь, то там вырывался из толпы громкий выкрик, покрывающий общий гул. Ну, прямо вельзевулова свадьба! «Э-эх! У-ух!» — это кто-то выражает свое буйное веселье. Вот слышится приглушенный визг — какой-то кавалер ущипнул свою даму. Ну да ничего… Ноги продолжают выстукивать так, что гудят полы и вздымаются облака пыли.
Женщины машут платочками, стремясь отогнать от себя пыль. Один на столике, в углу комнаты, готовит жженку в глиняной миске; другой подталкивает кружащуюся возле столика плясунью, и у нее от горящего спирта вспыхивает огромный бант; третий хватает кувшин и льет воду на пострадавшую, да так, что мокрыми оказываются головные уборы, по крайней мере, десятка ее соседок. Но и в этом нет большой беды — было б весело!
Тут же меж гостей шныряет пара сторожевых собак, и их никак не удается выгнать на улицу, потому что в доме жарко и двери приходится все время держать открытыми. Только прогонишь собак, они опять тут. И собакам нравится свадьба, хотя то и дело им наступают на лапы и хвосты. Надо заметить, что оскорбления эти они сносят далеко не безмолвно — визжат и оскаливают зубы. Вот не утерпела овчарка Бодри и вцепилась госпоже Лани в ногу (неразумное животное, а понимает, что красиво!). Так что сейчас в кухне госпоже Лани прикладывают к ноге примочки, а шельма Пишта Надь — чтобы ему ослепнуть — торчит там же и подглядывает.
В центре комнаты лихо отплясывает жених — коленце за коленцем и так без остановки, до изнеможения. А Катушка — до чего ж она хороша! — извивается, как змея, венчик на ее головке развязался и повис, но даже это идет к ней. Она то вырвется из рук жениха и, покачивая бедрами, примется отплясывать перед ним, то закружится вихрем, так что и венчик на ее голове завертится, задевая концами всех тех, кто окажется слишком близко.
Кружится, кружится, а затем вдруг нырнет в толпу танцующих. Жених за ней — то догонит, то вновь упустит, подпрыгнет, как козел, хлопнет ладонями по сапогам и, раскинув руки, словно собираясь обнять ее, мчится за нею в танце, мчится и напевает: