Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак

Миксат Кальман

Почтенный мужчина улыбнулся и спрятал руки за спину, но госпожа Бернат дружески подмигнула ему, промолвив:

— Да берите уж, берите.

— Палатин не любит, когда его слуги принимают чаевые, — ответил он кротко. — Отсюда следует, что и сам он не должен брать. Не так ли, сударыня?

— Боже правый! — пролепетала госпожа Бернат, чрезвычайно встревоженная неожиданной догадкой. — Так неужели…

— Именно так, да-с, я и есть палатин. Ничего, ничего, сударыня, не смущайтесь, пожалуйста, — ведь, предлагая талер, вы желали мне добра.

Теперь

уже поздно было охать, они очутились в зале, где вокруг стола сидели скромно одетые дамы. Никто на свете не подумал бы, что особы эти княжеского рода. На них не было ни шелка, ни золотого шитья, ни брюссельских или венецианских кружев; а те кружева, что украшали их шеи, ей-богу, были самой простой работы (госпожа Бернат узнала бы их за версту). Во главе стола сидела супруга палатина и раскладывала пасьянс.

— Вот вам, дорогая кузина, — сказал наместник, обращаясь к Марии-Луизе, — та венгерская девушка, которую вы желали видеть.

При этих словах супруга палатина отложила карты. Эта женщина, если хорошенько приглядеться, была не так уж уродлива. Правда, долго надо было приглядываться, чтобы она понравилась. Дочери эрцгерцогини с любопытством повернули головы, и во взглядах их, обращенных к прелестной венгерской девушке, отразилась симпатия. Они сами были уже на выданье, и у любителей худощавых женщин с тонким продолговатым лицом могли бы сойти за хорошеньких. Барышни гладили ангорских кошек, пригревшихся у них на коленях. Госпоже Бернат хотелось подтолкнуть Пирошку локтем и шепнуть ей (если б на то было время и хватило присутствия духа): «Наверняка это новейшая придворная мода».

Старое, морщинистое лицо Марии-Луизы вдруг разгладилось и прояснилось; она встала и сделала несколько шагов навстречу гостьям. Маленькая головка ее с высокой испанской прической покачивалась, словно у какаду; казалось, ее приклеили кое-как, и при каждом шаге возникало опасение, что она вот-вот упадет и покатится по земле. (Впрочем, может быть, подобные мысли возникают при воспоминании об отрубленной голове Марии-Антуанетты.)

Госпожа Бернат низко поклонилась, а Пирошка, которая сегодня впервые сменила траурное свое платье на белое, как полагалось по тогдашнему этикету, сделала реверанс; сейчас она напоминала лилию, надломленную у стебля.

— Подойдите ближе, дитя мое, — просто и без всякой рисовки проговорила эрцгерцогиня ободряющим тоном, протянув правую руку для поцелуя, а левой указывая госпоже Бернат на стул. — Садитесь, пожалуйста, сударыня.

Однако госпоже Бернат не суждено было посидеть спокойно, так как тотчас же к ней подошла супруга палатина в высоком головном уборе из накрахмаленных кружев, шуршавшем при каждом движении головы. В ее голубых глазах отражалась приторная любезность, будто госпожа Бернат была супругой палатина, а она сама — всего лишь ее экономкой.

Госпожа Бернат поспешно встала и, почтительно склонившись (она страдала ревматизмом, и такая поза была для нее самой удобной), с величайшей

предусмотрительностью стала отвечать на вопросы супруги наместника. Та осведомилась о муже госпожи Бернат, о сыне, о нынешнем урожае, затем поинтересовалась, много ли у них цыплят и гусят и кормят ли их своим молоком старые куры и гусыни.

Госпожа Бернат исчерпывающе отвечала на все эти вопросы, а тем временем венская эрцгерцогиня удостоила Пирошку несколькими теплыми словами:

— У вас ведь большое горе, дитя мое, не так ли?

— Да, ваша светлость.

— Не падайте духом, дитя мое. Жизнь большей частью полна горечи и разочарований, и утешение дает нам только вера.

— И участие такого отзывчивого сердца, как сердце вашей светлости, — ответила Пирошка.

— Да, вы правильно сказали, моя милая. Я действительно очень сочувствую вам. Вы сирота?

— Да, ваша светлость. Моего отца убили на дуэли.

— Печальный случай, я уже слышала о нем. Он сильно взволновал меня. Уж тогда во мне созрело решение, которое я хотела бы теперь осуществить, если вы послушаетесь моего совета.

— Ваши слова для меня приказ.

— Я хочу взять вас под защиту, под свою личную защиту, — добавила эрцгерцогиня приторно-ласковым голосом, — я сделаю вас своей фрейлиной.

Пирошка вздрогнула, побледнела, хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова. Ее светлость заметила смущение девушки и обратилась прямо к госпоже Бернат:

— Вы ведь отдадите ее мне, сударыня, не так ли? Я хочу сделать ее своей фрейлиной.

— Ах, боже ты мой! Что же мне ответить? — смиренно проговорила госпожа Бернат. — В нашем доме всем распоряжается мой супруг. Мы должны обо всем спрашивать у него.

— Ну, так спросите у него, — сказала эрцгерцогиня, милостиво кивнув головой. — Надеюсь, я не получу от него отказа.

— Уж не знаю, ваша светлость, как там будет. Одно лишь верно, что вы, ваша светлость, можете найти в своих владениях столько дам, сколько пожелаете, а у моего бедного старика одна-единственная любимица.

Эрцгерцогиня только улыбнулась на эти слова, затем благосклонно отпустила дам, взяв с них обещание, что они в самом ближайшем будущем известят ее о семейном решении. Придворный экипаж отвез их в «Семь курфюрстов», где после этого им стали оказывать большой почет.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

«Не жди меня больше, моя голубка»

Так закончился этот высочайший прием, результатов которого с напряженным интересом ожидали в Земплене и Унге. Многие дамы этих комитатов дали бы отсечь свой мизинец за волшебное зеркальце, в котором можно было бы все увидеть и рожок, с помощью которого можно было бы услышать все что говорят и делают в любом уголке земли! Сгорали от нетерпения и Фаи и Бутлер, но особенно волновалась обитательница замка в Эрдётелеке, которая тоже знала, что ее соперницу пригласили ко двору наместника. Ох, чем-то все это кончится!