Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
Шрифт:
— На что жалуется молодая баронесса? — спросил он, усадив дам, а сам оставаясь стоять из вежливости.
— Моя дочь не баронесса, — сухо сказала мамаша.
— Вот как?
— Первым моим мужем был Пал Бодрогсеги. За барона Бланди я вышла много лет спустя после рождения Клары. Но это к делу не относится. Главное, что она последнее время кашляет и жар у нее иногда бывает. Прошу вас осмотреть ее внимательнее.
— Непременно, баронесса. С каких пор это наблюдается?
— С февраля приблизительно. Но отвечай лучше ты сама, милочка.
— Хорошо, мама.
— Не потеете ночью?
— Нет, — отвечала Клара.
— Боли в груди не чувствуете?
— Нет.
— Прекрасно. Температура когда повышается?
— Температура иногда целыми неделями нормальная, а потом вдруг подскакивает, неизвестно почему, — вмешалась баронесса, не переставая обмахиваться веером.
И не мудрено: женщина она была рыхлая, грузная, а сквозь жалюзи на окнах дышало, как из печки, августовским зноем.
— Ничего, вот пропишем порошочек.
— Сегодня прямо сирокко, — громко отдуваясь, заметила баронесса.
Доктор улыбнулся.
— Господи, я так занят, что мне и не до погоды.
Некое подобие горького христианского самоотречения прозвучало в его восклицании, словно он хотел сказать: «Как тяжело быть знаменитым».
— Правда, правда, вас совсем затеребили. Нам уже сказали на вилле, но мы все-таки пришли. Дочке хотелось именно с вами посоветоваться…
— Премного обязан… Право, это очень мило. Ну что же, начнем: время идет (он с беспокойством глянул на часы). Разденьтесь, пожалуйста.
Клара зарделась и стыдливо опустила глаза. В эту минуту она действительно была очень хороша.
— Ну что за глупости, Кларика. Разве можно доктора стесняться! Расшнуруй корсаж, детка. Пожалуй, ей и совсем не надо бы его носить, как вы считаете, доктор? Ну что ты за ребенок, Клара! Ведь врач совсем не такими глазами смотрит, как другие мужчины; его словно и нет здесь. Молодой, конечно, молодой, но, наверное, женатый. Не правда ли? Как? Не женаты еще? Ну все равно, деточка, зажмурься и расшнуруй наконец этот корсаж… Ну, раз, два, три…
Кларика закрыла глаза и безвольно распустила корсаж. Бедняжка вся дрожала во время этой бесчеловечной операции. А когда врач приложил ухо к тонкой батистовой рубашке на ее груди, даже вздрогнула и закусила губу.
— Вздохните. Не так глубоко… Вот так.
Он выстукал ей спину, грудь в нескольких местах.
— Тут немножко глуховатый тон… Оденьтесь, пожалуйста.
Даже не взглянув на нее, не проявив никакого особого интереса, ничуть не взволнованный ароматом, исходившим от нежного тела, холодно, равнодушно бросил: «Оденьтесь, пожалуйста», — как будто по сто женщин на день осматривал.
— Ну что? — жадно спросила баронесса.
— Небольшой катар в легких между третьим и четвертым ребром, — ответил врач голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Боже мой! Неужели она заболеет?..
— Мы все сделаем, чтобы этого не случилось.
Он присел за письменный стол, вписал куда-то в середину большой, истрепанной книги имя больной, адрес (они жили на вилле «Мраморная богиня»), обнаруженные симптомы; прописал порошки от лихорадки, велел каждое утро выпивать сто граммов воды из источника «Каталин», а днем ходить на хвойные ингаляции; побольше сидеть на свежем воздухе и как можно меньше разговаривать. «Вот уж когда слово — серебро а молчание — чистое золото».
Так прошел первый прием, — и первые пациенты, о которых столько мечталось, с небрежным, почти высокомерным кивком удалились.
Через день доктор наведался в «Мраморную богиню» — одну из самых дорогих вилл. Бланди занимали две прекрасные комнаты на втором этаже.
Клара лежала в гамаке под платанами и при виде доктора сразу обе руки протянула ему навстречу.
— От ваших порошков жар как рукой сняло!
— Ну естественно. Значит, лучше себя чувствуете?
— Гораздо, точно заново родилась.
— Аппетит хороший?
— Волчий. Ваше лекарство просто чудеса творит.
И девушка устремила признательный взор на нашего героя. Ее лучистые голубые глаза даже увлажнились от избытка благодарности.
Меньхерт невольно потупился. Даже он, прохвост порядочный, смешался при виде столь горячего проявления чувств. За несколько жалких порошков это все-таки уже слишком.
— Не стоит, какие пустяки, — пробормотал он, недовольно хмурясь.
Ему вдруг пришло на ум, что чересчур благодарные пациенты обыкновенно мало платят. Форинты восторженными словами заменяют.
— А кашель как?
— Не прошел еще.
— Ну сам собой пройдет, раз причины не будет. А мама?
— Она наверху, в своей комнате.
— У меня как раз семь минут осталось, чтобы засвидетельствовать ей почтение.
— Господи, как вы спешите.
— Что поделаешь, долг прежде всего. Но завтра-послезавтра я надеюсь улучить еще минутку и заглянуть к вам. Итак, подымемся к баронессе. Разрешите предложить вам руку?
Какая-то особенная, мягкая истома исходила от всего ее существа, а походка была мерная, ритмичная. Просто вальс, а не походка.
Весь фасад «Мраморной богини» оплетали розы. Тысячи их свешивались со стены, нависая над входом. Доктор машинально сорвал полураспустившийся бутон и продел в петлицу.
— У, какой вы, — надула губки Клара, подымаясь по лестнице, — мой бутон сорвали, второй уже день passe ich auf ihn [12] (Клара любила мешать языки) и сегодня не тронула, хотела, чтобы он подрос немножко, а вы хвать у меня прямо из-под носа.
Этот игривый тон несколько озадачил Менюша, но делать нечего: он вынул бутон из петлицы и, сам выходя из своей роли сурового эскулапа, с некоторым подобием галантности подал Кларе:
12
Слежу за ним (нем.).