Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий.
Шрифт:
Мы тут же сочинили обычный благодарственный адрес, проголосовали его в первую же удобную минуту и, запечатлев на бумаге, поднесли капитану с приличествующим случаю спичем.
Целых три мили шлепали мы под проливным летним дождем в непроницаемой тьме и только к одиннадцати вечера дотащились до «Таверны Натуралиста» в деревне Гиршгорн, разбитые пережитыми испытаниями, усталостью и страхом. Мне никогда не забыть эту ночь.
Хозяин трактира, человек состоятельный, обошелся с нами крайне бесцеремонно, чтобы не сказать — грубо, — благо, он мог себе это позволить; ему не хотелось вылезать из теплой постели и открыть нам дверь. Все же его домочадцы впустили нас и на скорую руку приготовили нам поесть. Чтобы не схватить чахотку, мы сварили себе пунш. Закусив и подкрепившись пуншем, мы еще часок посидели и покурили, вновь переживая все перипетии сегодняшней морской баталии и обсуждая дальнейшие планы, после чего разошлись по своим уютным и опрятным спальням, где нас
Такие спальни с удобными кроватями и вышитым бельем столь же часто встречаются в Германии, сколь редко встречаются они у нас. Нашей деревне есть чем похвалиться перед немецкой: у нас так много всяких преимуществ, удобств, успехов и усовершенствований, что и не перечесть, — но гостиницы не входят в этот список.
«Таверна Натуралиста» — не случайное название, в нем есть свой резон и смысл; по всем коридорам и комнатам стоят здесь большие стеклянные шкафы с чучелами всевозможных зверей и птиц; искусно набитые, со стеклянными глазами, они предстают в необычайно живых, выразительных и драматических позах. Едва мы улеглись, как дождь перестал и выглянула луна. Я задремал, созерцая чучело большой белой совы, вперившейся в меня пристальным взглядом, словно говорившим: «Где–то я тебя встречала, только не припомню, где и когда». Юному Зету пришлось еще хуже. Он уже собрался забыться блаженным сном, как вдруг луна спугнула тени на стене и открыла его взорам кошку на полочке, — мертвая и бездыханная, она припала к земле, как будто приготовилась к прыжку; каждый ее мускул был напряжен, стеклянные глаза сверкали и не отрываясь глядели на юношу. Зет почувствовал себя прескверно. Он зажмурился, но какой–то инстинкт все время побуждал его посмотреть, не готовится ли эта тварь напасть на него, — да, кошка глаз с него не сводила. Он поворачивался к ней спиной, но и это не помогало: ведь он знал, что она продолжает сверлить его мрачным взглядом. Промучившись часа два в неослабной тревоге и безуспешных попытках как–то защититься, он, наконец, встал и выставил кошку в коридор. На этот раз победа осталась за ним.
Глава XVIII
Завтрак в саду. — Старый ворон. — Гиршгорнский замок. — Верхненемецкий язык.— Что я узнал о студентах. — Хороший немецкий обычай. — Гаррис практикуется в нем.
Утром мы, по чудесному немецкому обычаю, завтракали в саду, под деревьями. В воздухе было разлито благоухание цветов и диких животных, — все живое поголовье зверинца при «Таверне Натуралиста» кишело вокруг нас. Были тут большие клетки с порхающими и щебечущими заморскими птицами, и клетки еще большие, и совсем уж большущие вольеры из проволочной сетки, населенные четвероногими, как отечественными, так и заморскими. Были и звери на свободе — кстати сказать, весьма общительные. По всей лужайке носились вприпрыжку белые кролики и то и дело подбегали к нам и обнюхивали наши башмаки и гетры; молодая лань с красной ленточкой на шее подходила и бесстрашно рассматривала нас; куры и голуби редчайших пород выпрашивали крошек, а старый бесхвостый ворон прыгал тут же со смиренно–смущенным видом, как бы говорившим: «Не обессудьте на неудачном декольте. Ведь это могло бы приключиться и с вами, так будьте же снисходительны». Если кто смотрел на него слишком уж пристально, он забивался в укромный уголок и выходил, только удостоверясь, что внимание гостя отвлечено чем–нибудь другим. Никогда я не видел, чтобы бессловесная тварь была так болезненно самолюбива. Баярд Тэйлор, с его несравненной способностью читать смутные мысли животных и вживаться в их нравственные представления, уж верно нашел бы средство рассеять меланхолию незадачливого старикана; но мы, не обладая тем же чутким даром, вынуждены были предоставить ворона его горестям.
После завтрака мы лазили на холм — осмотреть древний Гиршгорнский замок и развалины соседней церкви. Стены церкви украшены изнутри забавными старинными барельефами: высеченные в камне властители Гиршгорна в полном вооружении и владетельные гиршгорнскис дамы в живописных придворных костюмах средневековья. Все эти памятники былого заброшены и обречены на разрушение, так как последний граф фон Гиршгорн уже двести лет как сошел в могилу и некому печься о сохранении фамильных реликвий. В алтаре показали нам каменную витую колонну, и наш капитан тут же поведал нам ее легенду, — легенды из него так и сыплются; но я не стану приводить ее здесь, так как единственное, что в ней внушает доверие, это что герой собственноручно скрутил колонну винтом, — раз крутнул, и готово! Все остальное в легенде сомнительно.
Гиршгорн особенно хорошо виден, если смотреть с отдаления, когда спустишься
Выйдя из церкви, мы долго спускались по крутой каменной лестнице, прихотливо сворачивающей то туда, то сюда вдоль узких проходов, образуемых скученными грязными деревенскими домишками. Весь околоток, по–видимому, перенасыщен уродами, чумазыми, лохматыми кретинами; они косятся на вас исподлобья и, протягивая руку или шапку, жалобно просят подаяния. Разумеется, не все здешние жители кретины, но такими казались все просившие подаяния и так их нам рекомендовали.
Мне вздумалось прокатиться на лодке в ближайший город Неккарштейнах; итак, я спустился вниз к реке и спросил первого встречного, не сдаст ли он нам внаймы лодку. Должно быть, я говорил на верхненемецком языке, принятом в высших сферах, — во всяком случае, таково было мое намерение, — потому он и не понял меня. Уж я вертел и крутил свою фразу, стараясь подгадать к его уровню, но безуспешно. Он никак не мог взять в толк, что мне от него нужно. Но тут подоспел мистер Икс, стал против этого человека, испытующе глянул ему в глаза и со всей возможной уверенностью и бойкостью оглоушил его следующей фразой;
— Can man boat get here? [11] *
Моряк сразу понял его и сразу ответил. Я еще могу сообразить, почему он уразумел эту фразу: случайно все ее слова, за исключением слова «get» (раздобыть), звучат одинаково по–немецки и по–английски и означают одно и то же. Но как он умудрился постичь последовавшую далее сентенцию мистера Икса — выше моего разумения! Я приведу ее ниже. Мистер Икс на минуту отвернулся, и я спросил моряка, не найдется ли у него доски, — хорошо бы сделать в лодке дополнительное сидение. Я говорил на чистейшем немецком наречии, но мог бы с тем же успехом говорить на чистейшем чокто. Моряк изо всех сил старался понять меня, — видно было, каких усилий это ему стоит; убедившись, наконец, что все бесполезно, я сказал ему:
11
* Человек раздобыть здесь лодку? (искаженный английский).
—Ладно, не трудитесь, как–нибудь обойдемся.
И тогда мистер Икс повернулся к нему и повелительным тоном сказал:
—Machen Sie a flat board [12] **.
Пусть в моей эпитафии напишут обо мне голую правду, если этот человек не ответил мгновенно, что он сейчас же пойдет за доской, — вот только закурит трубку, которую он в ту минуту набивал.
Впрочем, ему не пришлось бежать за доской, так как наше намерение покататься на лодке тут же отпало. Я привел здесь оба замечания мистера Икса буква в букву. В первом случае четыре слова из пяти английские, и то, что они совпали с немецкими, — чистая, непреднамеренная случайность; во втором же случае три из пяти слов — английские, и только английские, а остальные два хоть и немецкие, но в данной связи смысла фразы нисколько не проясняют.
12
** Сделайте (нем.} плоскую доску (англ.)
Икс всегда говорил с немцами по–английски, его особая метода заключалась в том, чтобы строить фразу задом наперед и вверх тормашками, как полагается у немцев, и слегка пересыпать ее немецкими словами несущественного значения — исключительно для букета. Тем не менее, все его понимали. С нашими сплавщиками, изъяснявшимися на диалекте, он сговаривался даже в тех случаях, когда пасовал молодой Зет, а тот уж на что был сведущ в немецкой премудрости! Правда, Икс говорил с апломбом, — возможно, это и помогало. А может быть, диалект, на котором изъяснялись сплавщики, и есть пресловутый platt–Deutsch, и английский им, в сущности, ближе, нежели язык иного немца. Ведь англичане, даже посредственно знающие по–немецки, без труда читают очаровательные рассказы Фрица Рейтера на platt–Deutsch, так как многие слова совпадают с английскими. Я думаю, не тот ли это язык, который наши предки саксы завезли с собой в Англию? Хорошо бы при случае потолковать об этом с каким–нибудь собратом филологом.
Тем временем, как мы узнали, рабочие, взявшиеся законопатить пробоину в нашем плоту, установили, что никакой пробоины в нем нет, а есть только обычная щель между бревнами, нисколько не опасная, какой там и быть надлежит, а что в пробоину ее превратило расстроенное воображение помощника, — вследствие чего мы преспокойно вернулись на плот и без особых приключений продолжали наше плавание. Пока плот бесшумно скользил вдоль живописных берегов, мы, обмениваясь впечатлениями, завели разговор о нравах и обычаях Германии и других стран.