Том 5. Пьесы 1867-1870
Шрифт:
Вбегает Максим Редриков, за ним Дементий Редриков.
Максим Редриков
Остановись! Она сестра моя!Беспута
Ну, вот беда! С тобою породниться За честь сочту!Максим Редриков
Не спорь со мной, Беспута! В последний раз прошу: оставь ее! Сказал — оставь, я не шучуБеспута
Пугай других, а мне тебя не страшно! Асан убит, с тобою будет то же.Николай Редриков с ножом показывается в окне.
Максим Редриков
Я породню тебя с моею саблей, Разбойника!(Убивает Беспуту.)
Беспута
Будь проклят!Максим Редриков
Издыхай же! Она моя!Николай Редриков
(ударяя его ножом)
И не твоя, а Божья!Максим Редриков падает.
Дементий Редриков
Кого убил ты, погляди! Максима! Родной тебе!Николай Редриков
Туда ему дорога, Изменнику!Дементий Редриков
От Божьего суда Ты не ушел, Максим! Отцову руку Отвел Господь; рукой родного брата Отмстил тебе за крестопреступленье.Людмила
Отец? Отец?Николай Редриков
В плену с митрополитом.Людмила
Спасенья нет?Николай Редриков
Все улицы ворами Наполнились. Куда бежать с тобой? Разлучат нас, разлука хуже смерти.Людмила
(подходит к Дементию Редрикову)
Благослови, отец, на жизнь иную, На вечное житье твоих детей!(Показывает на огонь.)
Спасенье там! Туда я с милым мужем Без трепета пойду.(Подходит к горящим покоям.)
Дементий Редриков
ИНиколай Редриков и Людмила становятся на колени.
Да будет вам мое благословенье!На всякого мудреца довольно простоты *
Действие первое
ЛИЦА:
Егор Дмитрич Глумов, молодой человек.
Глафира Климовна Глумова, его мать.
Нил Федосеич Мамаев, богатый барин, дальний родственник Глумова.
Егор Васильич Курчаев, гусар.
Голутвин, человек, не имеющий занятий.
Манефа, женщина, занимающаяся гаданьем и предсказаньем.
Человек Мамаева.
Чистая, хорошо меблированная комната, письменный стол, зеркало; одна дверь во внутренние комнаты, на правой стороне другая — входная.
Глумов и Глафира Климовна за сценой.
Глумов( за сценой). Вот еще! Очень нужно! Идти напролом, да и кончено дело. ( Выходя из боковой двери.) Делайте, что вам говорят, и не рассуждайте!
Глумова( выходя из боковой двери). Зачем ты заставляешь меня писать эти письма! Право, мне тяжело.
Глумов. Пишите, пишите!
Глумова. Да что толку? Ведь за тебя не отдадут. У Турусиной тысяч двести приданого, родство, знакомство, она княжеская невеста или генеральская. И за Курчаева не отдадут; за что я взвожу на него, на бедного, разные клеветы и небывальщины!
Глумов. Кого вам больше жаль: меня или гусара Курчаева? На что ему деньги? Он все равно их в карты проиграет. А еще хнычете: я тебя носила под сердцем.
Глумова. Да если бы польза была!
Глумов. Уж это мое дело.
Глумова. Имеешь ли ты хоть какую-нибудь надежду?
Глумов. Имею. Маменька, вы знаете меня: я умен, зол и завистлив, весь в вас. Что я делал до сих пор? Я только злился и писал эпиграммы на всю Москву, а сам баклуши бил. Нет, довольно. Над глупыми людьми не надо смеяться, надо уметь пользоваться их слабостями. Конечно, здесь карьеры не составишь — карьеру составляют и дело делают в Петербурге, а здесь только говорят. Но и здесь можно добиться теплого места и богатой невесты — с меня и довольно. Чем в люди выходят? Не все делами, чаще разговором. Мы в Москве любим поговорить. И чтоб в этой обширной говорильне я не имел успеха! Не может быть! Я сумею подделаться и к тузам и найду себе покровительство, вот вы увидите. Глупо их раздражать — им надо льстить грубо, беспардонно. Вот и весь секрет успеха. Я начну с неважных лиц, с кружка Турусиной, выжму из него все, что нужно, а потом заберусь и повыше. Подите, пишите! Мы еще с вами потолкуем.